Вечная тайна лабиринта

Несмотря на всю мистику и загадочность, в лабиринте есть что-то очень несерьезное. Ведь лабиринт — это игра. Дети чувствуют это сразу же. Элемент игры, присущий дорожке лабиринта, был одной из главных причин, по которой со временем его убрали из большинства французских соборов. Дети, прямо как священники, освободившиеся от бремени поста, находили большущие лабиринты, заполняющие пространство нефов в темных, возможно даже пугающих соборах, замечательной площадкой для игр, устоять перед которой было просто невозможно. По лабиринтам можно было бегать и придумывать свои собственные игры и танцы. Некоторые считают, что именно здесь родилась игра в классики. Детский смех мешал вести службу и отвлекал молящихся — ну, по крайней мере, так говорят. Известен случай, который считается весьма типичным. В 1778 году один священник, Жан Жакмар, предложил тысячу франков (предположительно, своих собственных) за то, чтобы пол собора был разобран и старинный восьмигранный лабиринт — уничтожен. На будущий год лабиринта не стало.

Литургические танцы, исполняемые только на Пасху, широко представлены в сборниках сохранившейся до наших дней средневековой музыки. Крейг Райт обнаружил более тридцати пяти различных мелодий. Но шумные каноники танцевали на лабиринте всего один день в году, и, кроме упоминания непослушных детей, нам почти ничего не известно о том, как же использовался лабиринт в оставшиеся дни года. Должно быть, повседневные занятия были настолько обычными и обыденными, что особого упоминания они и не заслуживали. А тем временем отсутствие веской фактической информации повлекло за собой целую вереницу догадок и домыслов.

Современный британский дизайнер Эдриан Фишер, который создал и построил такое количество лабиринтов, что, пожалуй, поставил мировой рекорд, предложил чрезвычайно подробный анализ значения шартрской схемы. Среди его гипотез есть и такая: три сдавленные дуги, по которым нужно идти против часовой стрелки где-то в начале лабиринта, представляют собой время между распятием и воскрешением Христа, а более поздние и более крупные, размашистые дуги, идти по которым гораздо проще, символизируют надежду на вечную жизнь. Такие рассуждения — это скорее проявление самонадеянности и, возможно, личного опыта в прохождении лабиринта, чем имеющая твердое обоснование информация.

Излюбленный маневр авторов работ по истории лабиринтов (и, пожалуй, мы его тоже повторим) — соломенное чучело отпущения грехов. В xix веке, когда авторы путеводителей вновь открыли для себя церковные лабиринты, считалось, что средневековые паломники ходили по ним — или, как вариант, на коленях, молясь, проползали вокруг них, — чтобы снискать себе отпущение грехов, даруемое тем, кто посетил святые места в Иерусалиме, — а попасть туда после Крестовых походов стало труднее, чем когда-либо. Многие лабиринты даже назывались (согласно путеводителям) «chemin de Jerusalem» — дорога в Иерусалим. Но такое название появилось позже, ближе к середине XVIII века, и, хотя некоторые верующие, возможно, считали лабиринт дорогой к прощению грехов и вратами в рай, нет никаких доказательств того, что и христиане XIII века — будь то церковники, паломники или архитекторы — относились к лабиринту так же.

Еще посещение Иерусалима можно было заменить прохождением так называемого крестного пути, или, по-другому, свершением крестного хода, — этот обряд начал приобретать большую популярность в конце XII века, особенно среди францисканцев. Прихожане следовали по «стояниям», представляющим собой различные моменты Страстей Христовых, от осуждения до погребения на Голгофе, — точь-в-точь как паломники в Иерусалиме проходили по тому, что считается настоящей дорогой Христа — Виа Долороза. Этот род богослужения сохранился и до сих пор в большинстве католических церквей, четырнадцать стояний располагаются вокруг нефа и отражают такие моменты, как «Иисус падает в первый раз», «Симон Кириниянин помогает Христу нести крест» и «святая Вероника отирает лицо Господу Иисусу».

Изображение креста появилось на узоре шартрского лабиринта благодаря особому расположению тропинки с ее 180-градусными поворотами. Столкновения резких поворотов друг с другом напоминают некоторым наблюдателям XX века о двусторонних топорах, которые сэр Артур Эванс якобы отыскал в Кноссе, и эти места лабиринта иногда называют — в честь двуглавых топоров — labryses. Четыре лабриса расположены над центром лабиринта, и еще по три — справа и слева. Четыре поворота ниже центра не образуют идеальных лабрисов, но все развороты вместе образуют изображение креста.