Вечная жизнь Смерти

Снаружи полным ходом шла весенняя посевная. Все роботы-столбы трудились в поле. Одни ровняли граблями почву — грунт был до того рыхлый, что не требовал вспашки. Другие сажали семена в подготовленную землю. Они использовали самые примитивные технологии растениеводства. Бороны не было, поэтому поле разравнивали небольшими граблями, один кусочек за другим. Сеялки тоже не было; робот доставал семена из мешочка по одному и закапывал их в почву. Эта сцена навевала мысль о древней простоте. Роботы здесь почему-то казались более уместными, чем настоящие крестьяне.

— У нас запасено продовольствия только на два года, — начала пояснения Томоко. — Потом вам придется полагаться на то, что вырастите. Эти семена — потомки тех, которые Чэн Синь отправила вместе с господином Юнем. Разумеется, они все генетически улучшены.

Ифаню не давал покоя чернозем:

— Мне кажется, что аэропонные технологии, не нуждающиеся в почве, здесь были бы уместнее.

Ему ответила Чэн Синь:

— Любой землянин испытывает ностальгию по почве. Помнишь, что отец Скарлетт сказал ей в «Унесенных ветром»? «Земля — единственное на свете, что имеет ценность, потому что она — единственное, что вечно, единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть!»[73]

Ифань не согласился:

— Люди Солнечной системы пролили свою кровь до последней капли, цепляясь за территорию — ну, не считая двух капелек, тебя и АА. И что это им дало? Не выжили ни они, ни их земли. С тех пор в Великой Вселенной прошли сотни миллионов лет. Полагаешь, кто-нибудь помнит о них? Твоя раса уничтожена именно из-за одержимости идеей дома и своей земли, из-за того, что люди навсегда застыли в отрочестве; они были уже не дети, но по-прежнему страшились покинуть родной дом. Извини, если обидел, но это правда.

Чэн Синь улыбнулась разошедшемуся Ифаню:

— Ты меня ничуть не обидел. Ты прав. Мы тоже это понимали, но не могли ничего поделать. И ты бы, наверное, не смог. Не забывай, что и тебя, и весь экипаж «Гравитации» пришлось сначала захватить в плен, не то и вы не стали бы галактическим человечеством.

— И верно. — Гуань Ифань поумерил пыл. — Я никогда не считал себя годным для космоса.

По стандартам космоса, «годных» было не так уж много, и Чэн Синь сомневалась, что они бы ей понравились. На ум ей пришел один человек, который, скорее всего, был одним из таких «годных». Его крик по-прежнему звенел в ее ушах: «Мы пойдем вперед! Только вперед! Мы ни перед чем не остановимся!»

— Не переживайте о прошлом, — прозвучал нежный голос Томоко. — Здесь всё начинается с чистого листа.

* * *

Во Вселенной № 647 прошел год.

Уже собрали два урожая пшеницы; дважды Чэн Синь и Гуань Ифань наблюдали, как зеленые ростки превращаются в море золотых колосьев. Соседние поля, на которых росли овощи, были зелеными постоянно.

В этом мирке им предоставили и всё прочее, что требуется для жизни. На предметах, изготовленных трисолярианами, не красовались фирменные марки, но они выглядели точно так же, как земные аналоги.

Чэн Синь и Гуань Ифань иногда выходили в поле и трудились наравне с роботами. Порой они прогуливались по вселенной — если не оставлять следов, то можно гулять бесконечно и чувствовать себя путешественниками по бесчисленному количеству миров.

Однако в основном они проводили время перед компьютером. В любой точке небольшой вселенной можно было открыть окно терминала, пусть они и не знали, где находится процессор. В компьютере хранилось значительное количество земных документов, фотографий и видеороликов, большей частью из периодов до Эры Космической Передачи. Очевидно, трисоляриане собрали эти сведения, чтобы изучать человечество; информация касалась всех отраслей естественных и гуманитарных наук.

Но намного больше сведений в компьютере хранилось на языке трисоляриан. Чэн Синь и Гуань Ифаня это море знаний интересовало больше всего. Поскольку им не удалось найти на компьютере программы-переводчика с трисолярианского на языки Земли, им пришлось изучать саму трисолярианскую письменность. Томоко стала их учителем, но вскоре выяснилось, что научиться ей крайне сложно — она оказалась чисто идеографической. В отличие от земных алфавитов, большинство из которых фонетические, текст на языке Трисоляриса не имел ничего общего с произношением, а выражал идеи напрямую. В далекой древности люди тоже пользовались идеографическим письмом — иероглифами, но позже эти системы письменности исчезли[74]. Люди читают, расшифровывая зарисованные звуки речи. Но это препятствие не смогло надолго задержать Чэн Синь и Гуань Ифаня. Проведя два месяца в напряженной учебе, они стали быстро постигать чужой язык. Самое важное достоинство идеографического алфавита — высокая скорость чтения. Чэн Синь и Гуань Ифань читали трисолярианские тексты в десять раз быстрее, чем земные.