– Что ты имеешь в виду? Ты
– Не совсем…
– То, что ты видишь в нем прямого конкурента бизнесу Гарри, не дает тебе права бросаться обвинениями в жестоком обращении с животными, – мягко возражает Мари. – Только если у тебя нет доказательств.
– А если мы найдем доказательства? Тогда ты поможешь нам, верно? – не отстает Бонни.
Вздох Мари свидетельствует о ее нечеловеческом терпении.
– Если у тебя будут доказательства, я попытаюсь что-нибудь сделать. Послушай, мне надо идти. У меня распланированы дела на всю вторую половину дня.
Похоже, Бонни не заметила неодобрения в голосе Мари, потому что энергично кивает головой и восклицает:
– Спасибо, доктор Лер. Спасибо за помощь.
Мари замечает меня и идет навстречу.
– Что это было? – с любопытством спрашиваю я.
Девушка с трудом подавляет стон.
– Несколько месяцев назад сюда переехал какой-то парень. Он купил участок Дэнсона, расположенный вниз по дороге от Хэтчеттов. Видимо, он разводит ездовых собак. – Она оборачивается, чтобы проследить за тем, как маленькая, сгорбленная женщина забирается в старый пикап «Додж». – Бонни утверждает, что он жестоко с ними обращается.
– А ты ей веришь?
Мари пожимает плечами.
– Кто знает? Всякое бывает. Но сын Бонни тоже разводит ездовых собак, и что-то мне подсказывает, что дела у него в последнее время идут неважно, так что конкуренция – это последнее, что им нужно. К тому же этот новый парень выиграл какую-то большую гонку на собачьих упряжках там, откуда он родом, и подал заявку на участие в Iditarod.
– Разве не ее сын выиграл гонки в этом году?
Кажется, у каждого живущего в округе есть родственник, принимающий участие в ежегодном всемирно известном заезде на собачьих упряжках.
– Он занял второе место. Но на следующий год – фаворит. – Мари бросает на меня многозначительный взгляд. – Может стать им, если новичок ничего не испортит.
Я присвистываю.
– Драма с высокими ставками в собачьем мире Аляски.
– Верно, – смеется Мари, снимая варежку, чтобы откинуть с лица прядь длинных шелковистых волос. – И Хэтчетты пытаются втянуть в свои разборки меня, поскольку знают, что я не могу пройти мимо, услышав о жестоком обращении с животными.
И даже сейчас при одном этом предположении улыбка пропадает с ее лица.
– Значит, ты поедешь к этому парню, чтобы все проверить?
Девушка протестующе вскидывает руки.
– Да, судя по всему, поеду.
Мой отец как-то назвал Мари крестоносцем, который летает из поселения в поселение и лечит животных, что могли бы остаться без медицинской помощи. В то время она была просто подругой Джоны, а Джона – задиристым йети, твердо вознамерившимся запихнуть меня в обратный самолет до Торонто. Но как только я познакомилась с красивой блондинкой-ветеринаром, сразу поняла, что, друзья они или нет, она безумно влюблена в Джону. Проблема заключалась в том, что я уже тоже успела его полюбить.
С тех пор у нас с Мари были свои взлеты и падения, основанные на любви к одному и тому же мужчине. И хотя нам никогда не быть
Смотрю на двойные двери общественного центра Трапперс Кроссинг, увенчанные вывесками с вечнозелеными венками и пожертвованными белыми гирляндами. «Бесплатные украшения – лучшие украшения», – с радостью провозгласила Мюриэль, всегда отличавшаяся бережливостью.
– Ты не видела Мюриэль, когда была внутри?
– Ты имеешь в виду сержанта? – На пути к своему грузовику уточнила Мари. – Она здесь с шести. А когда я уходила, уговаривала Тоби пригласить Эмили на ужин.
Я издала протяжный стон.
– Думаешь, это еще один пункт в ее списке?
– Пока мое имя там не значится, она может сводить его с кем угодно, кого сочтет приемлемым.
Качаю головой. Хотя Мари не говорит об этом прямо, думаю, мысль о том, что Мюриэль может стать ее свекровью, сыграла не последнюю роль в том, что их отношения с Тоби так и не вышли за рамки двух свиданий. Господь свидетель, ведь это отпугнуло бы любого здравомыслящего человека. Бедный Тоби может остаться холостяком всю жизнь, если не уедет отсюда.
Двигатель грузовика Мари с ревом заводится.
– Передавай Джоне привет от меня, – кричит она, прежде чем захлопнуть дверь.
Плотнее закутываюсь в куртку и иду к двойным дверям, дрожа от холода.
Однажды Мюриэль назвала общественный центр центральным узлом города. Лучшего определения для него и не придумаешь. Помимо посещения фермерского рынка и работы над организацией зимнего карнавала, я провожу в этих старых стенах так много времени, что мерцание флуоресцентных ламп и затхлый запах стали мне настолько привычными, что уже почти успокаивают.