Вечно дикая

– А Астрид и Бьерн… о боже!

У меня перехватывает дыхание, когда я вижу катастрофу на своей тускло освещенной кухне. На каждом квадратном сантиметре столешницы стоят миска, кастрюля или какая-то другая посуда – или все разом. Раковина доверху забита грязными тарелками. Я прищуриваюсь, разглядывая белые брызги на потолке над кухонным столом.

– Это что, глазурь?

Наша кухня не выглядела так с тех самых выходных, когда мы переехали и вычистили отсюда остатки тридцатилетнего брака Фила и его покойной жены.

– Да, они наверху, и мама сказала все оставить. Она приберется завтра, когда встанет.

Надеюсь, что так и случится, потому что я потратила целую неделю на то, чтобы отмыть и обустроить дом. А ведь завтра приезжают мама и Саймон.

– И все это ради пряников?

– Она начала готовить еще кое-что для рождественского ужина.

– Точно.

Астрид сказала, что хочет отпраздновать Рождество в норвежском стиле. Видимо, «норвежский стиль» подразумевает разгром моей кухни.

Прогоняю свое раздражение и сосредотачиваюсь на замысловатом многоярусном домике, стоящем на обеденном столе.

– Это она сама сделала?

– Да. Сумасшедшая, скажи? Она делает их каждый год. Причем этот домик довольно простой. Некоторые из своих предыдущих, она отправляла на конкурсы. И несколько раз их выигрывала.

– Ты никогда не говорил мне, что она художник.

Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть пряничный домик, который стоит на таком же основании и окружен печеньками в форме звезд, расположенными от самых больших к самым маленьким в форме елок. Каждый краешек изделия украшен белыми узорами из имбирной глазури, аккуратно нанесенными с помощью кондитерского шприца.

– Она приготовила все это за один день?

– Нет. Заготовки испекла дома и основательно упаковала их, чтобы они не сломались по дороге сюда.

Я с нескрываемым удивлением смотрю на Джону.

Он пожимает плечами.

– Что я могу сказать? Мама очень серьезно относится к своим пряничным домикам.

– Он просто невероятен. Жаль, Астрид не приехала раньше. Мы могли бы выставить его на сегодняшнем аукционе и выручить неплохие деньги. Но вместо этого у нас был разваливающийся пряничный домик Джесси, который она наверняка собирала спьяну. Мюриэль купила его за несчастные двадцать долларов.

– А ты что-нибудь купила?

– О, тебе стоит на это взглянуть.

Я иду за корзинкой для сбора урожая, которую оставила у двери, и несу ее Джоне.

Он осматривает идеальные срезы и искусную резьбу.

– Хорошо сделано.

– Потому что это работа Роя.

– Рой что-то пожертвовал? Мюриэль что, угрожала ему?

Я смеюсь.

– Странно, да? Он сказал, что ручка получилась кривой, поэтому он не может ее продать и хотел сжечь.

Джона проверяет ручку и качает головой.

– С ней все в порядке. Она надежная.

То же самое было и с лосятиной, которую сунул мне в руки Рой и которая, по его словам, прогоркла, однако на деле с мясом все было в порядке. И с сеном, которое его козы якобы не стали есть, но Зику оно пришлось по вкусу. И с дровами, которые он нарубил и сложил у нашего дома, утверждая, что эти поленья у него не горят.

Джона опускает корзину на пол.

– Так как прошел твой день?

Плюхаюсь на диван рядом с ним.

– Он был долгим. Изнурительным. Но успешным, наверное… Ой! – Взвизгиваю, когда Джона хватает меня за лодыжки и закидывает мои ноги себе на колени. А затем слегка постанываю, когда он начинает массировать больные ступни.

– О, Мари передавала тебе привет.

– Мюриэль уговорила помочь и ее?

– Нет. Она заезжала утром, чтобы оставить приз для аукциона. Кучу корма и игрушек для животных. И меня ни на что не уговаривали. Мюриэль просто сказала, что мои таланты и вклад оказались неоценимыми для города, и я сама любезно предложила свои услуги.

Джона ухмыляется.

– И что же она поручила тебе сегодня делать?

– Ты имеешь в виду, чего она не поручала мне?

Я стягиваю с себя эльфийский колпак и откидываю голову на подушку. Умелые пальцы Джоны творят волшебство в районе моих пяток, и я описываю ему свой день, в течение которого рылась в пыльных складских коробках, дюжину раз взбиралась по шаткой стремянке, чтобы развесить гирлянды под потолком, и следила за самыми маленькими и впечатлительными детьми, пока они бежали к Санта-Клаусу (Тедди), чтобы усесться к нему на колени и поделиться своими самыми заветными просьбами.

– Его описали?

– Его описали дважды, – поправляю я. – Но это был один и тот же ребенок, и, наверное, у него был действительно полный мочевой пузырь.

Им оказался пухленький трехлетний мальчик по имени Томас, который прошептал, что хочет набор поездов с таким же именем, и завороженно уставился на пушистую белую бороду Тедди.

А затем дал волю своим чувствам.

Я не сразу поняла, что происходит, пока Тедди, веселый как и всегда, не посмотрел на небольшую лужицу, появившуюся у его ног.

– Тедди извинился и ушел в подсобку сменить штаны. Там у него лежали запасные, потому что, видимо, писают на него каждый год.

Голова Джоны запрокидывается назад в порыве задорного смеха.

– Ш-ш-ш! Ты же их разбудишь! – предупреждаю я, толкая его пальцами ног, но и сама дико хихикаю.