Вечно юная «ЮНА»

Немец спрыгнул в окоп рядом с Белоусовым, Денисенко огрел его по затылку сапёрной лопаткой. Сзади к Васильеву подошли немцы, завязался рукопашный бой. Белоусов со снайперской точностью расправился с двумя немцами. Где-то сверху рвануло, затем ещё и ещё…

“Наши! Урррра, Андрюха, смотри, они бегут! Андрей!” Никто не откликнулся. Он оглянулся. Младший лейтенант Белоусов сидел, прижавшись спиной к окопу. Его воротник медленно становился красным. Вдруг раздалось два выстрела, они прозвучали почти одновременно. Рядом упал немец. Через секунду по стене окопа сполз рядовой Денисенко.

Рядовой Васильев стоял в окопе. Он стоял один. Начался дождь. 17:50. Подошли наши. Немцы были уничтожены, никто не смог уйти.

Денисенко был ранен в плечо, и через три месяца он снова вступит в ряды советской армии, где он вместе с рядовым Васильевым дойдёт до Берлина. Там, стоя на ступенях Рейхстага, он спросит: “А что ты тогда шептал в том бою, ну, в 42-ом, помнишь?” Васильев помолчит, потом улыбнётся и ответит очень-очень тихо. “Господи, помоги нам…”

…Седой дед сидел в поле и смотрел на небо. Он взял самокрутку и повертел её в руках. Затем он посмотрел на часы. 12:30. «Хех», – поднёс самокрутку к губам и закурил. Потом он посмотрел перед собой, и сказал: «Ну, как дела у вас, ребята?..»

Рассказ о временнОй смуте

Вечерело. Зашедшее солнце напоминало о себе лишь горящим небом на западе. Сумерки сгущались. Наступало время смуты и тумана. В лагере ополчения было необычайно тихо. Из тумана, вившегося сизыми лентами, вышли несколько человек со связанными руками. Сопровождал их усатый мужчина в папахе и черной кавалерийской бурке. Подойдя к куче хвороста, он достал красный флакон с жидкостью для розжига, полил хворост и бросил спичку. Костер полыхнул и начал разгораться, разгоняя туман и обдавая присутствующих своим живительным теплом. Василий Иванович развязал пленным руки и спокойно сказал: «Бежать не советую. У меня маузер. И если попадёте к казакам Трубецкого – зарубят сразу.»

Пленные молча сели на бревнышки. Через несколько минут на огонек костра из тумана стали выходить обычные ополченцы, одетые, как во все времена, – кто во что. Начали рассаживаться вокруг костра, протягивая ближе к огню озябшие руки.

Завязался неспешный разговор.

– Вот как вас батюшка по имени?

– Тихон, из Задонска я, – тихо произнес смуглый мужчина с темной бородой и длинными волосами.

–Православие – главный враг Америки, – уставившись на батюшку пробормотал похожий на старого ворона пленный поляк Збигнев Бжезинский, и заискивающе покосился на Паттона.

–Збышек, за что же вы нас, русских, так ненавидите? Польша от можа до можа не вышла? Так это нормальная историческая конкуренция. «Или вы с коммунизмом боролись?» —с вызовом произнес Михаил Юрьевич Лермонтов, поправляя ментик.

– Да причем тут коммунизм? Не надо морочить себе и другим голову, Запад боролся не против коммунизма, он боролся против России, как бы она ни называлась. Россия – больной и заразный зверь. Добить эту язву на теле планеты – задача любого здравомыслящего человека.

Немая тишина повисла в воздухе. Збигнев откровенно дерзил. И лишь костер, набирая силу, уносил в небо все больше искр, зажигая, казалось, тем самым всё новые и новые звезды.

– Вот вы как думаете, Саша. Нам, русским, в прошлом есть чем гордиться? – спросил малоросс Мыкола Васильевич у своего давнего приятеля.

– Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие, – уверенно произнес Пушкин.

– А вы сами-то, Александр Сергеевич, русский?

– Все мы здесь и сейчас – истинно русские.

– А не хотите ли в чем-нибудь признаться? – ехидно сказал Войнович.

Александр Сергеевич встал и поправил воротник мундира.

– Да, меня зовут Александр Пушкин, и я потомок эфиопов.

– Ещё кто-нибудь не желает? – Войнович прищурившись разглядывал присутствующих.

– Я, де Толли, и я шотландец.

– Я – Михаил Лермонтов, и я тоже потомок шотландца.

– Я – Пётр Багратион, и я грузин.

– Мой ученик, – задорно вставил Александр Васильевич.

– А кто у нас русский язык лучше всех знает? Конечно, не считая Александра Сергеевича. – И Суворов указал пальцем на худого, седобородого господина с умными глазами.

– Владимир Даль, потомок датчанина – представился седобородый.

– А вы чьих будете, Гаврила Романович?

– Державин, кровь татарского мурзы. А вот Колчак, потомок турка, – указал Гаврила на стройного человека в белом мундире. Тот с достоинством поклонился, придерживая кортик.

– Помилуй Бог, мы – русские! Какой восторг! – Взмахнув шпагой над головой, вскричал Александр Васильевич, с удовлетворением оглядывая земляков.

– Ну что же это такое, панове. И вы все считаете себя русскими? И при этом гордитесь своими нерусскими предками? Бред. – с явным недоумением пролепетал Збышек.

– А вы, генерал Джордж Паттон, как сюда попали? Идейный доброволец? – не унимался Лермонтов.