Вечное чудо жизни

Я повернулся к зеркалу. Оттуда на меня смотрел лорд Хэрриот Дарроубийский. Несуразный пояс был надежно укрыт от нескромных взоров, и костюм во всей славе великолепного материала и великолепного покроя сидел на мне как влитой.

– Господи! – прошептал я благоговейно. – Что значит одежда! Я выгляжу совсем другим человеком.

– Вот-вот! – подхватила Хелен. – Ты выглядишь как всеми уважаемый, влиятельный человек. Поезжай на заседание комиссии. Ты их всех сразишь наповал.

Умываясь и причесываясь, я тихо радовался, что все встало на свои места, хотя надежды на это, казалось, не было никакой. Последний раз восхищенно оглядев себя в зеркале, я исполнился бодрящей самоуверенности.

Я вышел на холодный пронизывающий ветер – и не почувствовал его. Ничто не могло проникнуть сквозь мою твидовую броню. Да, в этом костюме я мог спокойно отправиться на Северный полюс, ничего не надев сверху.

В машине мне стало жарковато, и я опустил все стекла, а приехав, с наслаждением вдохнул холодный воздух. Однако облегчение было недолгим. Едва двери министерского отдела закрылись за мной, как меня обдало жаром. В прошлый раз, когда я был тут, меня поразило, что люди способны работать в такой духоте, включив отопление на полную мощность. Теперь, проходя по коридору и поглядывая сквозь стеклянные перегородки на машинисток и министерских чиновников, я вновь поразился их теплоустойчивости. Тем более, что было гораздо жарче, чем тогда. Гораздо, гораздо жарче! Ведь я чуть ли не до подбородка был заключен в кокон из двух слоев плотной, как ковер, материи.

Виной всему, разумеется, был пояс брюк, сжимавший мою грудную клетку, точно рука великана. У меня возникло нелепое ощущение, что костюм сам несет меня к двойной двери конференц-зала в конце коридора. В зале было даже еще жарче, и меня охватила паника: мне почудилось, что я перестаю дышать. Но члены комиссии поздоровались со мной приветливо, как всегда, а председатель проводил меня к моему месту у длинного стола, и мне стало легче.

В Молочную комиссию входили человек двадцать: богатые фермеры, чиновники министерства, два крупнейших землевладельца в наших краях – лорд Дарбраф и сэр Генри Брукли, – а также врач и практикующий ветеринар. Практикующим ветеринаром был я. Приглашение работать в комиссии мне очень польстило, и я старался выполнять свои обязанности наилучшим образом, однако это утро выдалось особенным.

Председательствовал сэр Генри. Он открыл заседание, а я мысленно вознес молитву, чтобы оно продолжалось недолго. Ведь в моей твидовой броне я долго не выдержу. Но вопросы рассматривались нестерпимо медленно, и повестка казалась неисчерпаемой. Подробно обсуждались стерилизация, типы хозяйственных построек, болезни рогатого скота, какие-то юридические тонкости – одно за другим, одно за другим, а мне становилось все жарче и жарче. У меня часто спрашивали мое мнение, и я отвечал осипшим от духоты голосом, надеясь, что это останется незамеченным. Но, увы, мое важнейшее сообщение было припасено на закуску. А мне становилось все хуже, и час спустя я уже не сомневался, что вот-вот задохнусь, хлопнусь в обморок и меня унесут отсюда на носилках. Я едва переводил дух, пот ручьями стекал за воротник, и я еле справлялся с искушением расстегнуть пиджак и хоть чуть-чуть охладиться. Но мою руку удерживала мысль о хохоте, каким разразится почтенная комиссия при виде доходящих до подбородка брюк.

Миновало почти два часа, прежде чем сэр Генри оглядел сидящих за столом и перешел к моему вопросу.

– Итак, господа, – сказал он, – в заключение заседания мы должны вынести решение по заявлению фермера Эдварда Ньюкомба о выдаче ему лицензии на основании туберкулинизации его скота. Поскольку были высказаны определенные сомнения, наш юный друг мистер Хэрриот провел дополнительную проверку. Итак, мистер Хэрриот?..

Кто-то заговорил о Теде Ньюкомбе, и лишь через несколько секунд меня осенило, что этот кто-то – я сам. Слова все были знакомые, но произносились как будто помимо меня, с хрипом и пыхтением. Глаза туманил пот, но сквозь него я видел, что остальные смотрят на меня вроде бы одобрительно. Они всегда были со мной очень милы, возможно, потому, что в комиссии я был моложе всех, но на этот раз мне улыбались как-то по-особенному одобряюще и ласково кивали, пока я бубнил: «На редкость заботливый хозяин… коровы идеально ухожены… трудолюбив, добросовестен… строжайшее соблюдение санитарии и гигиены… человек безупречной порядочности»… А когда прозвучала заключительная фраза: «Хозяйственные постройки Эдварда Ньюкомба в мелочах, возможно, не вполне соответствуют стандарту, но он вкладывает в свою ферму колоссальный труд, и я убежден, что, получив лицензию, он ни в чем не обманет нашего доверия!» – лица вокруг меня стали совсем уж благостными. Сэр Генри одарил меня дружеской улыбкой.

– Благодарю вас, мистер Хэрриот. Ваши выводы весьма убедительны, и мы все вам очень обязаны. Полагаю, господа, возражений против выдачи лицензии не будет?

Вокруг стола дружно поднялись руки.