– Ну, вы отлично справились с этим зверюгой. Поразительно, как он у вас сразу притих.
Денни откинулся на сиденье, закурил сигарету и лениво произнес:
– С норовом, это верно. А вообще-то, ерунда. Их, больших дуралеев, хоть пруд пруди.
И он возобновил описание перипетий прошлого вечера, иногда негромко посмеиваясь. Я поглядывал на него: полностью расслабился, кепка сдвинута на затылок, губы сложены в беззаботной улыбке. Казалось, ничто не способно вывести его из душевного равновесия. Однако, едва мы затормозили во дворе другой фермы, где нас ждала еще одна лошадь, безмятежность с него как рукой сняло. Вцепившись в сумку с инструментами, он тревожно озирал каждый уголок двора, а я готовил ответ на не замедливший последовать вопрос:
– Собаки тут злые, мистер Хэрриот?
Обаяние Колема Бьюканана
– Это что?.. Что за черт?.. Барсук! Да быть не может!..
В «Гуртовщиках» поднялся настоящий содом. Колем и я возвращались с вызова вместе, и, когда я предложил выпить пива, он вышел из машины, перекинул Мэрилин через плечо и ничтоже сумняшеся вошел в зал.
Глаза у завсегдатаев полезли на лоб, многие поперхнулись пивом, и через несколько секунд мы очутились в центре возбужденной толпы. Я осторожно выбрался из нее и тихонько устроился с кружкой пива в уголке, пока мой молодой помощник купался во всеобщем внимании и отвечал на сыплющиеся градом вопросы со спокойным достоинством. Нетрудно было догадаться, что ему нравится демонстрировать свою любимицу всем, кого она интересовала. Впрочем, почти всегда это был не просто интерес – Колем производил настоящую сенсацию.
Как произвел ее, когда я знакомил его с моим семейством в гостиной Скелдейл-хауса. Дети занимались музыкой (Рози сидела за роялем, Джимми прижимал к губам гармонику), тут вошел высокий незнакомец с моржовыми усами и диким зверем. К этому времени я уже стал знатоком взлетающих к волосам бровей и разинутых ртов. Хелен моих ожиданий не обманула, но Джимми и Рози сразу пришли в неистовый восторг.
– Какая милая!
– Можно я ее поглажу?
– Откуда она у вас?
– Как ее зовут?
Они так и сыпали вопросами, а Колем смеялся, поддразнивал и завоевал сердца детей столь же быстро, как и его мохнатая спутница.
Все шло как нельзя более отлично, пока из сада не прибежала Дина, наш второй бигль, преемница Сэма.
– А это Дина, – сказал я.
– О-о-о! О-о-о! Толстушка Дина, – рокочущим басом сказал Колем.
Не слишком лестное замечание! Моя собачка, бесспорно, была чересчур дородной – зримый упрек ветеринару, который постоянно рекомендовал клиентам не давать толстеть их собакам. Однако Дина словно бы не обиделась, а принялась вилять всей спиной, так что я даже испугался, не вывихнет ли она позвоночник. Такое поведение вовсе не было для нее обычным, – видимо, этот новый голос ее очаровал. Колем нагнулся к ней, и она в экстазе перевернулась на спину, подставляя живот под его почесывающую руку.
Хелен засмеялась:
– А вы сразу ее покорили.
Тогда мы этого даже не подозревали, но ее слова послужили прологом к тому, что в дальнейшем стало таким привычным, оставаясь загадочным и удивительным. Мне удалось убедиться, что Колем действует притягательно на всех животных, что между ними возникает особая симпатия. Им нравился его вид, его голос, его запах, – дар небесный для ветеринара.
Когда обмен любезностями завершился и Мэрилин весело топотала по полу, охотно позволяя детям ласкать себя, Колем сел за рояль и заиграл. Рубинштейном он не был, но веселая мелодия так и лилась из-под его пальцев, а дети упоенно хлопали в ладоши и притопывали.
Джимми протянул свою гармонику.
– А на ней вы тоже умеете играть?
Колем взял инструмент, поднес его к губам профессиональным жестом, и с первых же звуков стало ясно, что моему сыну, коронным номером которого был гимн «Боже, спаси королеву», до него далеко. Минуты две новый помощник услаждал нас Моцартом, а потом вернул гармонику и рассмеялся.
Дети были окончательно покорены.
– Я сейчас сбегаю за концертиной, – крикнул Джимми, выбежал из комнаты и вскоре вернулся с одной из реликвий тех дней, когда мы с Хелен только поженились и я нередко отсылался на дешевые распродажи за такими предметами первой необходимости, как столы и стулья, а возвращался чаще с совершенно бесполезными прелестями вроде затейливого чернильного прибора или чего-либо подобного. В данном случае это была концертина. Маленький старинный инструмент шестигранной формы с резными деревянными панелями по концам и ременными петлями, истершимися от времени. Она вызывала романтические образы старины: моряк играет морские напевы на палубе трехмачтовой шхуны; я сразу понял, что должен обязательно ее купить. Но, к несчастью, никому не удалось извлечь из нее даже простенького мотивчика, и она долгие годы томилась на чердаке с другими непрактичными приобретениями.
Колем извлек ее из деревянного футляра и подержал в руках.