Вечное движение (О жизни и о себе)

Летом 1939 года, еще до дискуссии, мы опять путешествовали, и опять по реке Урал. Это путешествие ознаменовалось для нас с А. И. Паниным тем, что наконец-то мы познакомились с хорошей подружейной охотой с участием настоящей лягавой собаки. До этого у нас была неплохая охотничья собака, но с серьезными недостатками. Речь идет о прекрасном по внешности, белом, ласковом, умном английском сеттере, у которого кое-где чуть-чуть в окраске проступали лимонно-желтые пятна. Это был Люк, которого обожала К. А. Панина. Дома, в Москве, его часто мыли душистым мылом в ванне, и после этого он выступал, постукивая коготками по паркету, развесив длинные, мягкие уши, весь пушистый, кипенно-белый, и выглядел истинным красавцем. Однако стоило Люку в тот же вечер выйти на прогулку, как он неудержимо мчался в самые грязные углы двора, в первую очередь на помойку, и возвращался виноватым, ужасно грязным, но удовлетворенным. Запах, вкус и содержимое помоек - все это было неистребимой страстью Люка. В этом смысле программа его поведения была, видимо, заложена в нем в те времена, когда он был юн и жил в городе Котельниче. Страсть к помойкам сочеталась у Люка с полной вежливостью, дома он ничего не трогал. Однажды кот украл целую жареную курицу. Люк застал его под роялем, отнял и лег. Так хозяева и увидели их, когда вернулись домой. Люк лежал перед курицей, за нею лежал кот, все еще полный надежды, и это длилось несколько часов.

Мы встретились с Люком на его родной улице в Котельниче. Этот пункт был избран в качестве начала нашего путешествия по реке Вятке. Люк увязался на улице, а затем сел в лодку, и мы отплыли вниз по течению, держа курс в направлении на Каму.

В ту пору Вятка поразила нас своими дремучими лесами. Однажды мы сделали остановку в лесу, который, судя по карте, имел поэтическое название Разбойный бор. Вышли на поляну и были ослеплены ее красным ковром. Как батальоны без ружей, стояли подосиновики всех размеров и возрастов. Встречались заросли громадных, выше человеческого роста, кустов черной смородины, на которых ягоды были немногим мельче вишни. Немало уток обитало по озерам, но главным и притом несметным богатством полян и лесов в пойме Вятки тех лет были тетерева. Они взрывались из-под ног, летали стайками, сидели на деревьях. Люк обладал превосходным чутьем. Как только он прихватывал запах, его поиск становился стремительным и напряженным. На цыпочках он подводил нас к затаившимся в траве или в кустах тетеревам, выдерживал стойку, а после выстрела неудержимо гнался за птицей, затем начинал бешено метаться по поляне, распугивая птиц. Но иногда он вел себя как хороший охотничий пес.

Люк показал нам, как красива, добычлива и увлекательна работа охотничьей собаки. Иногда он останавливался в той позе, в которой застал его запах, нахлынувший на него от крепко пахнувшей птицы, которая оказалась у него под носом. Эта поза иногда была совершенно нелепой, он застывал каким-то крючком с лапой, повисшей в воздухе, которую не в силах был опустить. Его темно-коричневый страстный взгляд, обращенный к нам в эти минуты, как бы молил: идите же, идите скорее, вот она, передо мной, идите, я замер, я жду вас, жду грома и свиста снаряда, чтобы затем помчаться и схватить эту безумную, безумную птицу.

Рыба на Вятке брала плохо. Мы с А. И. Паниным увлекались проводкой. Выходили на течение и ставили лодки на якоря, где весло прощупывало хрящеватое дно, и забрасывали лески. Поплавок медленно плыл, а когда кончалась леса, надо было подсечь, затем вновь перебрасывать снасть вверх по течению. Ловили хороших язей, головлей и подлещиков. На дне на самом фарватере реки по ночам иногда брала стерлядь.

Летом 1939 года на Урале, как и всегда, было все превосходно. К нам на пески часто заглядывал со своей ватагой гребцов М. А. Чепурин и привозил нам дыни и арбузы со своих бахчей. Бахчи в пойме Урала растут на тех местах, где в этом году отступили озера. Колебания в положении грунтовых вод после разливов Урала приводят к тому, что часть озер то заливается, то высыхает. Высохшие озера, где много ила и других органических веществ, являются замечательными угодьями для посадок арбузов, дынь, огурцов и картофеля. На этих местах вырастают редкостные по вкусу арбузы и дыни. В своих стихотворных опусах я писал по этому поводу:

Ухи тарелка горяча

И уток нежен вкус,

Рубил я дыни вам с плеча

И солнечный арбуз.

И Милетей у нас гостил

Все с песнею одной,

О том, как Стенька Разин плыл

С персидскою княжной.

Так помни золото песков

И вечный зов струи,

Полет медлительных орлов

По шелку синевы.

Соблазняя своих друзей на поездку по Уралу, я написал много таких стихов, старался изобразить прелести этого волшебного края. Приведу несколько.

На заре Урал мой синий, синий,

Будто сталь Дамаска в серебре,

Изгибаясь, режет он пустыню,

Лебедей скликая по весне.

На закате розовый и теплый,

В перламутрах, в золоте, в огне,

В темноте сиреневый и блеклый,

Будто схимник в черном клобуке.

Сияет день, Урал течет покорный

К неведомым и дальним берегам.

Орел недвижный, изваянно-черный

Крылами распят к синим облакам.