Вечное небо казахов

Коркут, чьими ипостасями являются и огонь, и вода, и ветер, играет, плавая на реке. Казахские музыканты в фольклоре также играют у воды. В казахской традиции музыкант-неофит получал посвящение-благословение в буранную ночь именем Нуртоле. Уже отмечалось, что миф о Нуртоле можно рассматривать как миф о Спасителе, световом человеке, борющемся с силами хаоса. Было показано также, что миф этот может рассматриваться и как инверсия общечеловеческого мифа о Божественном ребенке-музыканте, появляющемся из океана. Нуртоле («дитя света») может рассматриваться и как небесная драгоценность, скрытая на дне моря. Но не змеи захватили его там (как в большинстве мифов), а он сам удерживает их очарованием своей музыки. Если попытаться подойти к этому мифу как к Гераклитовскому, странность его становится еще более очевидна. Нуртоле – дитя света, но и огнедышащие змеи во главе с крылатым многоглавым драконом также являются очевидными символами духа. При этом духа не ослабшего, а чересчур сильного: своим дыханием дракон разжигает многочисленные пожары на земле, свернувшийся вокруг юрты огненный дракон аналогичен огненной печи духа, в которой без всякого вреда для себя находятся Христос и преданные ему отроки. Миф о Нуртоле не укладывается и в структуру символизма крещения, также достаточно распространенного: огненный дракон – символ духа и фаллический символ – погружается в воду. Следовало бы ожидать рождения младенца от союза огня и воды. Но…

Миф о Нуртоле – одна из интригующих загадок казахской традиции. Отдельные элементы его вполне типичны, поэтому и сам миф создает обманчивое впечатление одной из версий общераспространенного архетипического мифа. Но это совсем не так.

Раздел 2 Природа, означенная человеком

Глава 1 Природа в тюркской кочевой традиции

Индейцы созерцают ангельские Сущности

и божественные Качества посредством разного рода

животных и феноменов природы.

Фритьоф Шюон

В глубокой медитации вы знаете,

что деревья равны вам,

что все животные, птицы и камни равны вам.[82]

Бхагван Раджниш Ошо

Этот мир – в Боге.

И нет Бога вне мира, сотворенного Им…

В медвяном ночном дожде я вижу Бога, верю в Него.

Я верю в родник, бегущий с горы.

Я верю в вольный ветер, веющий в степи…

Вне этого для меня нет Бога [83].

Аскар Сулейменов

…В храме или в супермаркете – человек всегда остается самим собой, вера человека не может быть больше его самого, и довольно часто приходится видеть, как религия становится предметом потребления, объектом торговли, орудием манипулирования или способом компенсировать комплекс неполноценности. Мы можем быть мусульманами, атеистами или агностиками, но помнить о сокровенном – это значит всегда быть согретым теплом очага, зажженного тысячи лет назад.

Тенгрианская традиция отличается от эсхатологической религии Последнего Откровения манифестационизмом: Высшее начало в этой традиции манифестирует, проявляется, воплощается в мире. Ислам же придерживается креационизма: Бог творит мир из ничто, оставаясь трансцендентным, абсолютно удаленным от него. Человек, в свою очередь, как наместник Аллаха на Земле поставлен над тварным миром.

Эзотерический (суфийский) ислам стремится смягчить этот жесткий креационизм, по-своему интерпретируя кораническое «Я ближе тебе, чем твоя яремная вена» (50:16). Да и антропоцентризм ислама ставится под вопрос хадисами вроде следующего: «Муравей укусил одного из великих пророков древности, и пророк повелел сжечь жилище муравьев; тогда Бог открылся ему, говоря: тебя укусил муравей, но ты сжег тварей (таких же, как ты сам), которые праздновали во славу Господню» [84].

И все-таки суфию Идрис Шаху не нравится этимология слова «суфий» от «суф» – «шерсть», связанная с животным символизмом и напоминающая о шерстяных, точнее, войлочных одеяниях и одеяниях из шкур суфийских дервишей средневековья.

Вернемся к нашей теме. Тюркская культура охотников, скотоводов и воинов не просто хорошо знает жизнь природы из повседневных наблюдений, но и остро ощущает интуицию единства всей органической жизни, сотворенного мира, всех существ, которые, как и человек, рождены для жизни и смерти. Кажется, писатель-натуралист Сетон-Томпсон сформулировал парадоксальную мысль: «Нет человека добрее, чем настоящий охотник, тот, кто охотится ради пропитания, а не ради забавы». Любовь такого охотника к живой природе – это не абстрактный принцип, а постоянное состояние человека, который воочию видит радости и трагедии из жизни зверей, понимает, что и сам он в любой момент может оказаться чьей-то добычей.