Вечное небо казахов

Нет сомнения, что во времена расцвета конно-кочевой цивилизации Центральной Азии ритуал «Жылан айыс» проводился в гораздо более торжественной обстановке. Конечный результат ритуала инициации – это отождествление посвящаемого с посвящающим. То есть уже прошедшие ритуал воины в какой-то мере отождествлялись с Бапы-ханом. Поэтому, если кузнец замещает в ритуале Бапы-хана, то упоминаемые в мифе многочисленные змеи, заполнившие подземный дворец, в ритуале представали, скорее всего, как посвященные воины, участники воинского союза или братства. Затем, надо полагать, этот ритуал представлял кульминацию более насыщенного ритуального сценария. Так, когда возникала необходимость сменить имя ребенка, совершался ритуал, в котором опять же кузнец, замещающий Бапы-хана, символически отрубал голову мальчика саблей, после чего ему давалось новое имя. Можно провести параллели с посвящением в рыцари в средневековой Европе, где посвящающий прикладывал обнаженный меч к плечу преклонившего одно колено к земле посвящаемого воина. По всей видимости, это реплика символического отрубания головы. Как известно, у кочевников мужчины-воины здоровались с ханом, преклоняя одно колено к земле и прикладывая правую руку к сердцу.

«Жылан айыс» проводился в возрасте четырех лет. Точно так же североамериканские индейцы еще не имеющего собственного имени малыша – ути – забирали у матерей и уводили в лагерь для обучения молодых воинов – «молодых волков» (кроме богатого символизма волка в культуре тюрко-монголов, напомним, что и в мифе об Ергенеконе кузнеца зовут «серый (небесный) волк», выход ему указывает волчица, а после выхода во внешний мир он поднимает знамя с изображением волчьей головы). Ритуал «Жылан айыс» представляет виртуальное посвящение, которое затем реализуется путем личных усилий посвящаемого.

Упоминаемые в этнографической литературе возрастные ритуалы отмечали этапы на пути реализации данного воинского посвящения. Мотив «Тырна алды» – первой военной или охотничьей добычи особенно четко прослеживается в огузском эпосе «Книга моего деда Коркута». Практически все песни эпоса рассказывают о первом деянии того или иного молодого воина, в результате которого беки (уже посвященные воины) призывают Коркута, чтобы он благословил юного героя и дал ему имя. Как поясняется в эпосе: «В те времена имя давалось мальчику только после того, как он отрезал голову врагу, пускал кровь» (то же самое и у североамериканских индейцев). Так, победившему мощного быка юноше Коркут дает имя «Букаш» («бычок»). Возможно, здесь присутствует и мотив убийства-жертвоприношения тотема. В любом случае присвоение имени в связи с первой победой сохранилось и у казахов. В ХVIII веке батыр Кабанбай получил это свое имя после того, как в 15–16 лет с одним ножом вышел на дикого вепря (кабана) и победил его. Эти имена «Букаш» и «Кабанбай» связаны с представлением о том, что инициируемый отождествляется с инициирующим, в данном случае – с достойным противником. Казахская сказка «шарды гірі» рассказывает о превращении воина-победителя дракона – в дракона же. Позднейший пласт смысла имеет психолого-моральный аспект: в борьбе со злом борющийся рискует уподобиться этому злу. Но, безусловно, изначальный смысл мифа связан с онтологическим представлением о единстве и взаимопереходе противоположных начал и, далее, на инициатическом уровне, об уподоблении инициируемого инициирующему.

В то же время в эпосе «Книга моего деда Коркута» сохранились следы очень древних мифологических воззрений и связанных с ними мифологических сценариев. Так, в песне «Рассказ о том, как нападению подвергся дом Салора Казана» содержится эпизод (анализируемый в статье «Изначальный ислам – тенгрианство – в наследии жырау…»), в котором сын прославленного Салора Казана юный Ораз попадает в плен вместе с матерью и ее свитой. Среди многочисленных женщин враги хотят вычислить жену Салора Казана, чтобы унизить ее и ее мужа. Для этого они хотят повесить на дереве Ораза, затем изжарить его мясо и предложить это кушанье женщинам. Та из них, кто не сможет есть мясо мальчика, и будет матерью Ораза, женой Салора Казана. Ораз требует от матери, чтобы она ела его мясо с аппетитом и не выдала себя врагам. Он обращается к дереву, на котором его хотят повесить, со словами, напоминающими толгау жырау ХIХ века Кашагана, в котором тот излагает концепцию Мирового Дерева. За сюжетным ходом эпического произведения слишком явственно просвечивает древняя мифологическая основа. Мотив повешения на дереве как жертвоприношения Дереву, отождествления с ним – Мировой Осью, мировым субъектом, анализировала еще О. Фрейденберг. Наиболее известный в мировой мифологии пример – это самоповешение Вотана – бога-шамана, бога-воина, мастера инициации – на ясене Иггдрасиль для достижения мудрости. Р. Генон анализирует символизм «прохождения через петлю» как перехода от одного состояния к другому, как «освобождения» от уз проявленного существования в результате инициации [138].