Вечное невозвращение

— Ничего не надо знать и делать. Ты просто живи и слушай, как наше дыхание касается твоего уха, как завещанное осеняет тебя своим крылом. И сил тебе хватит, пока не померкли солнце и свет, и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем…

Капитан ощутил, как теплая слеза стекает по щеке, открыл глаза и увидел: Задумчивый Крепыш сидит невдалеке на корточках и что-то рассматривает в густой траве.

— Пока не порвалась серебряная цепочка, — прошептал капитан, вспоминая, — и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем…

— Вы что-то сказали? — повернулся к нему психолог.

— Да нет, ничего, удивительный сон приснился.

— А я тут ползаю вокруг, разглядываю траву и думаю, что был не прав. Эта планета — никакая не галлюцинация. Не может она быть такой подробной. Смотрите: вот цикорий, а вот это зверобой, точно такой же четырехгранник, как у нас на Севере. А вот здесь, подальше, видите — это кукушкины слезы. Фиолетовый узор такой странный, он почему-то всегда меня волновал. Нет, все это совершенно объективно существует, разве не так?

— Да, куда уж объективнее, — усмехнулся капитан и почувствовал, как легкое теплое дыхание коснулось его уха.

— И ветер здесь есть, — продолжал радоваться Крепыш, — вон как листья затрепетали на дереве у палатки!

Не забыть про Бангладеш

Иннокентий отчетливо помнил, что сидели они хорошо. Уже светлело за окном, уже была выпита вся водка, а они все сидели и пели — сначала песни своей юности, потом старые песни, а потом совсем старинные. Иннокентий здорово набрался, так сильно, что никак не мог сфокусировать глаза на лице Толи Иванова — главного запевалы. Тот расплывался, двоился, потом даже стал мозаичным. Сидели очень хорошо. Иннокентий иногда засыпал, но все равно, как ему казалось, продолжал петь. Никакой тягости от выпитой водки не было, душа воспаряла, и он чувствовал, как буквально купается в волнах бытия. Они качают его, как соленая морская волна, и он одновременно и ребенок, и как взрослый человек. Вся его жизнь временами представлялась как будто лежащей на ладони, интересная и содержательная жизнь, в которой если и было что плохое и мрачное, то куда-то исчезло, растворилось, а все, что видится, грезится сейчас, переливалось радужными красками.

— Ребята! Как я вас всех люблю! Если бы я был женщиной, я бы за всех вас вышел замуж, — говорил он, открывая глаза. — А если бы вы были женщинами, я бы на всех вас женился. Или нет. Пожалуй, я бы вас удочерил.

— Да я тебя старше на восемь лет, — сказал кто-то из табачного дыма.

— Ну и что, все равно бы удочерил.

Наконец все стали укладываться спать — на диване, на раскладушке, прямо на ковре. Иннокентий встал и бодрым шагом, стараясь идти по струнке, двинулся в прихожую.

— Ты куда? — окликнул его хозяин.

— Пойду, скоро метро откроется.

— Ложись спать, дура! Заметут в милицию.

Иннокентий немного покачался на пороге.

— Нет, пойду, хочется прогуляться, я давно так рано не гулял, — и решительно вышел на лестницу.

На улице он вспомнил, что до метро идти довольно далеко, и силы свои он явно не рассчитал. Решил подождать трамвая. Сел на лавочку на остановке и стал слегка раскачиваться, будто убаюкивая себя. И действительно задремал. Минут через двадцать пришлось вставать, потому что сильно замерз. Трамвая все не было.

“Пойду через кладбище, почти наполовину срежу. Уже совсем светло, и привидения, наверное, улеглись спать”.

Деревья на кладбище подсвечивались встававшим солнцем, но внизу под ними густой шапкой лежал туман, только верхушки памятников и крестов торчали поверх. Пока Иннокентий шел, ему казалось, что они тоже движутся вместе с ним. Все это было неприятно, он уже жалел, что пошел сюда. К тому же увидел большое, черное на фоне тумана толстое дерево, которое тоже шло, но не с ним, а приближалось к нему. Это было совсем неприятно. Он закрыл глаза, постоял, чувствуя поднимавшуюся со дна желудка тошноту, а когда открыл — дерево стояло. Однако, как только Иннокентий пошел, оно вновь стало приближаться. Тогда он побежал, влево от главной просеки, по которой шел — побежал не оглядываясь, сильно качаясь; запнувшись за могильную решетку, упал, долго поднимался, наконец решил оглянуться. Никакого дерева не было.