Мы обсудили достоинства и недостатки этой местности, здешнего климата, Саша, походив с какой-то палочкой по двору, показал им, где надо рыть новый колодец, а я рассказал мальчику о том, как отличить летучую мышь от ангела, поскольку ночью и те, и другие — серые.
— Не забивай голову ребенку, — сказала Антонина, — ангелы по ночам не летают!
— Но я вчера видел, и даже двух: один сидел на крыше и тихонько играл на каком-то инструменте, а другой летал вокруг дома.
— Это тебе приснилось, когда ты заснул на крыльце.
— Но я действительно, — возразил мальчик, — слышал ночью, как кто-то играет во дворе. Только я думал, что это ветер в проводах.
— Нет, то была музыка. Иначе и не может быть в таком месте. Оно по-настоящему живое.
— Что значит живое? — спросил мальчик.
— Живое — значит участвующее в вашей жизни. Не только вы смотрите на него, но и оно смотрит на вас, вам сочувствует, за вас переживает, старается помочь. Иногда обращается к вам, но только вы никогда этого не слышите. Вот ты можешь услышать.
— Но я не слышал.
— Может быть, еще услышишь. Знаете, у Чехова в нескольких местах пишется о том, как сидят на улице, на террасе вечером люди, пьют чай; садится солнце, вокруг тишина. И вдруг слышат отдаленный звук лопнувшей струны — замирающий и печальный. Такие звуки издает местность, которая вас заметила и хочет вам что-нибудь сказать.
— А давайте посидим молча, может быть, услышим! — закричал мальчик.
Мы замолчали, и даже старуха перестала жевать, уставившись на меня тусклым взглядом. Тишина стояла полная, даже шмели не жужжали, только очень высоко в небе негромко гудел самолет, отправившийся куда-то по своим делам. Просидели мы так минут десять, но ничего не услышали.
Тут проснулась Рита и подняла страшный шум — сначала долго извинялась за ночное вторжение, потом поругалась со старухой, что у нее ничего нет на обед, сбегала к соседям за капустой и свеклой и в огромной кастрюле стала варить борщ.
После обеда мы с мальчиком, которого звали Юра, пошли в лес за грибами. Два часа продирались сквозь жуткие заросли, чуть не угодили в болото и в результате нашли несколько вялых подберезовиков.
Когда вернулись, во дворе пир шел горой. Саша с Ритой съездили в город за выпивкой и закуской. Посреди двора накрыли стол, Рита сидела рядом с Сашей и жмурилась от счастья.
— Мы же ехать собирались?
— Завтра поедем, — объявила Рита, — хозяева разрешили нам остаться.
— Понимаешь, опохмелиться надо после вчерашнего, — смущенно объяснял Саша.
— Да живите, сколько хотите! — кричал от колодца Анатолий, доставая из ведра бутылки с пивом.
— Нет, нет, завтра мы поедем с адмиралом расписываться!
— А сегодня у вас как бы репетиция?
— Конечно.
— Ну и стерва ты, Рита! Вчера жениха в армию проводила, а сегодня замуж собралась.
— Да я бы блюла верность, но адмирал уговорил. Разве перед ним можно устоять!
— Что-то я не слышала, чтобы он тебя уговаривал.
Потом Анатолий со своей женой пели под гитару песни, а мы им подтягивали. Было уже поздно, но по-прежнему светло. Пора было укладываться, да никому не хотелось расходиться.
— Еще несколько таких вечеров, тихих и теплых, постоит в этом месяце, а дальше дело быстро двинется к осени.
Все замолчали, и каждый, видимо. думал о том, как коротко и быстротечно лето в наших краях: не успеешь оглянуться, а уже опять холод, дожди, слякоть. Вдруг мы отчетливо услышали звук лопнувшей струны, действительно замирающий и печальный. Это было так неожиданно, что я вздрогнул.
— Вы слышали, вы слышали? — радостно зазвенел Юра. — Значит, это все правда, наше место действительно живое!
— Должно быть, бадья в шахте оборвалась, — улыбнулся хозяин.
— Наверное, — рассмеялся я в ответ. — Только здесь на сотни километров вокруг никаких шахт нету.
Ночью мне приснилось, что я сижу за столом и пишу что-то очень интересное и захватывающее — пишу и волнуюсь. Тут кто-то появляется в окошке и застит мне свет. Я поворачиваюсь и вижу, что это Саша — в адмиральской форме, грудь в орденах.
— Ты разве настоящий адмирал? — спрашиваю его. Но он молчит и по-прежнему загораживает свет. Я хочу попросить его отойти, да почему-то стесняюсь. Пишу, и с трудом вглядываюсь в строчки, а Саша все стоит и улыбается. Совершенно измучившись, я бросаю писать. Адмирал тут же отходит, и я с удивлением вижу, что это нотная запись, даже можно прочитать ее и, читая, я слышу удивительную мелодию.
Тут я проснулся оттого, что Антонина трясла за плечо. Придя в себя, я услышал ту же музыку, которая только что звучала во сне. Кто-то тихо играл на не известном мне инструменте. Это так удивило, что я сел на кровати.
— На крыше играют, — прошептала она, — неужели ангелы?
— Я пойду посмотрю.
— Не вздумай, вспугнешь!
На цыпочках, босиком я прошел к двери и неслышно вышел на крыльцо. Сделав два шага в сторону от дома, в ярком свете луны увидел Юру, который сидел в чердачном окне, свесив ноги. На коленях у него лежал маленький приемник.
— Ты что там делаешь?
— Ангелов приманиваю.
— Давай спускайся!
— Можно я еще немного посижу? Мне кажется, кто-то уже пролетал, только я едва заметил.