Вечное невозвращение

Проснувшись, Макаров долго неподвижно лежал и следил за тем, как солнечный луч медленно движется вверх по обоям. Он вновь, как в детстве, видел в прихотливом обойном рисунке клубящиеся облака, корабли, плывущие по волнам, старинные города и леса на склонах гор. Решившись, наконец, встать, он долго неприкаянно слонялся по квартире и никак не мог понять: почему ему нужно ехать на Арбат, к домам и улицам своей юности, что он там забыл? Но ехать было необходимо — так он решил еще во сне или полупроснувшись, и решение было обусловлено какими-то важными обстоятельствами, только он никак не мог вспомнить, какими. Сны в эту ночь были тяжелыми и вязкими, голова после них словно набита ватой, и чувствовалось некоторое внутреннее оцепенение. Даже две чашки крепкого кофе не помогли.

Потом он стоял рядом с Домом дружбы, где по-прежнему все еще дружили с какими-то народами и получали за это деньги, тупо вглядываясь в новое здание Министерства обороны напротив. На этом месте раньше стоял двухэтажный дом, где они в аспирантские годы вместе с другом снимали на первом этаже комнату за двадцать пять рублей в месяц. Комнату в огромной квартире, где жило много народа — в каждой из бесчисленных комнат один человек или семья; масса старушек вечерами шуршала в кухне как тараканы, какие-то инвалиды гремели костылями, и возникали необычайно толстые бабы-продавщицы, всегда пьяные и крикливые. Он стоял и напрягал свою ватную голову, стараясь, чтобы этот исчезнувший дом ожил, чтобы зазвучали голоса из его прошлого. Вскоре это ему удалось, и он услышал, как их ближайший сосед уговаривает на кухне пискливым жалостным голоском свою непреклонную жену:

— Котеночек! Ну котеночек! Ёп-тать, ну дай трояк!

— Пошел вон, забулдыга!

— Ну котеночек, еп-тать, ну дай трояк!

Эти уговоры Макаров слышал каждый день в течение многих месяцев и воспринимал их, как журчание вечно сломанного крана. Сосед был чахоточный и, кажется, помер вскоре после того, как они съехали. Но что ему сейчас было в этом доме и в этих голосах давно исчезнувших людей? Макаров в задумчивости побрел через площадь к молочному магазину на углу. В этом переулке когда-то каждый день бегала сумасшедшая старуха и кричала басом: «Хорошо Брежневу, а нам по-прежнему!» На нее никто не обращал внимания, старуха она была невредная и часто занимала своим знакомым бесконечные очереди в магазинах, даже стояла в них за рубль в час, только при этом время от времени обязательно выкрикивала свой лозунг про Брежнева. Макаров многих людей знал в этих домах — и чудиков, и монстров, и спивающихся алкоголиков-философов, и каких-то потертых профессоров в пенсне. Особенно ему нравилось пить пиво с мужиками в витрине. Он уже не помнит, где с ними познакомился; один из них имел комнату в бывшем магазине, там еще сохранилась большая стеклянная витрина, правда с трещиной, прямо за стеклом стоял стол, они пили и посматривали на прохожих.

А еще у него здесь, во втором доме от угла, жила подруга — очень миловидная девушка, которая в ателье шила шапки. У нее была своя маленькая комната-кладовка в глубине квартиры, и Макаров часто, несмотря на ее протесты, оставался ночевать, ему там хорошо спалось — ночью было очень тихо, только редкие гудки машин с Арбата и металлическое постукивание в паровой батарее. Он даже хотел жениться на этой девушке, но она в последний момент почему-то передумала.

Макаров повернул за угол и увидел витрину с той же трещиной через все стекло. Это его обрадовало, потому что он не надеялся даже дом увидеть на этом месте, его должны были давно снести за ветхостью. Но дом стоял, правда уже совсем обшарпанный, и в витрине по случаю воскресенья так же, как и раньше, сидели за столом люди и пили. Подойдя ближе, он ужаснулся — это были те же самые мужики, только слегка постаревшие. Он смотрел, как они пьют пиво, разливая в стаканы из пластмассовой канистры и не обращая на него никакого внимания. Самое удивительное было то, что алкоголик из его бывшей квартиры, вечно клянчивший у жены трояк, тоже был тут, живой и ничуть не пострадавший от чахотки.

Тот его и заметил, сначала махнул рукой — проходи, мол, чего встал, но потом, вглядевшись, радостно закричал:

— Студент! Еп-тать! Это же наш студент! Давай, заходи на пиво!

Он его все время звал студентом, еще в те годы, да и мужики тоже, они никак не хотели понимать, что такое аспирант. Через пять минут Макаров сидел в витрине и бурно протестовал против того, чтобы ему в пиво наливали водку. Но потом пришлось уступить, потому что мужики требовали штрафную за все те годы, что он не являлся.

— Ты уже, еп-тать, наверно, года три не был, — кричал разгоряченный ершом Толик-алкоголик.

— Три, три, — подтверждал враз захмелевший Макаров, понимая, что если он скажет, что прошло шестнадцать лет, ему никто не поверит. Да и вряд ли они его помнят на самом деле, просто что-то знакомое мелькнуло им в его лице.