Вечное пламя

Учеником Парховщиков оказался смышленым. Выражения схватывал прямо на лету. Пытался делать более сложные конструкции. Ивану пришлось объяснять некоторые принципы построения фраз на немецком. Кончилось тем, что Коле засветили в физиономию, а Лопухину показали здоровенный кулачище.

– В общем, так, корреспондент! – Над Иваном навис играющий желваками капитан. – В следующий раз я тебя тихо прирежу, к чертовой матери! Понимаешь меня? За разговоры и демаскировку! И мне плевать, что ты у генерала в любимчиках ходишь, промокашка хренова!

Парховщиков что-то промычал про ругательства, но капитан пригрозил ему расстрелом. За былые заслуги.

Потом шли молча. Через некоторое время показались огни…

Деревня была большая. Скорее городок, растянувшийся вдоль реки и лежащий на перекрестке нескольких дорог. В центральной части даже виднелись трехэтажные здания.

– Это больница и есть, – прошептал капитан.

– А в городе кто? – спросил Лопухин.

– Знамо дело кто… Уж точно не наши. Так что есть два варианта: действовать тихо или действовать нагло…

– Лучше тихо.

– Лучше. Да не всегда. – Капитан почесал в затылке. – Ладно! Двигаемся к больнице. Двое тут. Тройка пойдет справа, остальные со мной. Остаются Иванов и Лещенко. В обход Парховщиков, Лукин и Жмых. А вы, товарищ политрук, пойдете вперед, с видом праздношатающегося штатского.

– А что, в это время праздношатающиеся штатские бывают?

– Не имею понятия. Вот и проверим… Со встречными здоровайтесь, по возможности, но не навязывайтесь. Ведите себя естественно… Все понятно?

Лопухин кивнул. У него было полное ощущение, что его выпускают как живца.

Капитан щелкнул затвором и весело спросил:

– Что скис, газета?! Ты ж у нас умелец с людьми общаться! Вот и пообщайся!

Иван скинул гимнастерку. Отложил винтовку в сторону.

– Ладно… Пойдем уже…

В этот раз страшно не было.

То ли потому, что сзади двигалась группа вооруженных людей, то ли просто… кончился страх. Иван шел спокойно. Не пригибаясь. Но все-таки каждый нерв дрожал от напряжения. Это не было страхом, нет. Просто все чувства собрались в кулак, сжались, напряглись. Вот впереди кто-то перешел улицу, далеко, ничего не видно, просто шаги. Откуда-то слышится музыка. Странно. Война, смерть… И музыка. Не разобрать что, какой-то мурлыкающий вальс. И патефон чуть тянет, видать, давно служит своим хозяевам.

На улице только одно освещенное окно, городок погружен в темноту. И только в центре, как раз около больницы, горит фонарь. Доносится какой-то шум. Вроде бы рык машин.

Иван поравнялся с освещенным окошком.

– Стой… – шепот сзади. – К околице отойди…

И едва слышный топот множества ног. Бойцы быстро окружили дом.

Лопухин осторожно, стараясь не попасть в освещенную зону, подошел ближе. Заглянул в окно.

Закатанные рукава. Крепкие мускулистые руки с широкими ладонями, какие бывают у крестьян, привыкших больше к лопате, чем к автомату. Лицо раскрасневшееся, пьяноватое. На столе ополовиненная бутыль с мутной жидкостью, картошка. Кажется, сало. Яркий зеленый лучок. Простой крестьянский парень. Выпил. Закусил. И доволен жизнью. Светлые волосы, голубые глаза. И белый орел раскинул угловатые крылья на небрежно расстегнутом кителе.

Скрипнула дверь.

Иван присел, потом шлепнулся на живот, вжимаясь в хранящую дневное тепло землю.

На крыльцо вышел человек.

В тусклом свете, льющемся из дверного проема, было видно, как он тянется, зевает и начинает мочиться с крыльца.

– Hans! Kann wird packen, zu sitzen? Gehen! Herr wird der Offizier schimpfen. Man muss den Umweg machen. Schnell der Schicht.[3]

– Ja wenn auch schimpft. So ist es gut. Was wir zu f"urchten?[4]

Солдат хмыкнул. Заправился и собрался уже вернуться в избу, но что-то темное мелькнуло за его спиной… Загрохотали по доскам пола сапоги. Лопухин поднялся и кинулся внутрь.

На столе, с заломленными за спину руками, лежал простой крестьянский парень из крепкой немецкой семьи. С простым именем Ганс. И ранее безмятежные глаза его были наполнены ужасом.

Пограничники быстро обежали дом.

– Хозяева где? – рыкнул капитан.

Иван, не дожидаясь приказа, перевел.

Ганс что-то проблеял, получил по морде и ответил более толково:

– Их нет. Нет.

– Идиот… Когда смена постов? Время! Быстро!

Лопухин перевел, постаравшись как можно точнее передать интонации. Для пущего эффекта пленного ткнули прикладом. После чего немец назвал и время смены, и даже пароль. От Ганса пахло луком и самогоном.

– Успеем, – кивнул капитан. – Спроси его про местных. Почему тишина в деревне? Кто еще остался?

Лопухин спросил. Ответ немца не принес ясности.

– Говорит, ушли. Многие. Кого-то расстреляли. Не понятно. У него от страха язык заплетается…

– А доктор есть?

– Говорит, есть. Ихний. Немец.

– А местный?

– Вот его они, кажется, и расстреляли…

Капитан прочистил горло.

Ганс, прижатый к столу, начал плакать. Из небесно-голубых глаз текли крупные детские слезы…

– Хорошо. Успеем. Сейчас рысью жмем к больнице. Берем ихнего эскулапа и все, что сможем. И галопом, слышите, ребята, галопом сваливаем! Баранов и Тихонов, вы прикрываете как можете. Гранаты… Ну, сами понимаете.

Он двинулся на выход.