Вечное возвращение. Книга 2

– Да ведь у тебя денег нет! Тоже покупатель, – потянул торговец вызывающе. – Давай пятерку за все!

Мужик оскорбился и, дабы доказать, что у него деньги есть, выхватил брюки из рук торговца и стал доставать из-за пазухи гаман.

Торговец обманул мужика, и Шаповаленко догадался, что вместо душевности у мужика оказалась широкая натура, над которой насмеялся хам. В знак протеста Кузьма Федотович ушел снова в бурьян, где учредил пять различных канцелярий, чтобы отписываться от всех городских ведомств. Списки и форменные бумаги он составлял собственноручно и подписывался как за каждого мужика в отдельности, так и за всех председателей, полагающихся по сельской общественности, сам. Подписи он ставил с обеих рук, а один раз расписался даже правой ногой. Печать к деловым бумагам ставил гербовой стороной медного пятака, закоптив ее на керосиновой горелке.

Как-то Шаповаленко вышел из бурьяна, чтобы пройти вдоль села. Он вспомнил про съеденные во время голода опорки. Старик – владелец опорок – голодал, и Кузьма Федотович видел, как он глотал слюну, узнав, что опорки съедены. Глаза старика блестели, как у женщины, изголодавшейся по мужчине. После старик умер, и тело его распухло. Оно дрыгалось, как студень, и голодные люди стучали зубами от голода и аппетита. Шаповаленко вздрогнул от ужаса и обиделся на себя.

На улице он встретил Полину Жамкину, и думы о старике покинули его. Полина посмотрела на Шаповаленку лукавыми женскими глазами и заулыбалась.

– Галендуха! – воскликнул Кузьма Федотович как-то радостно.

Полина вздернула брови.

– Вахлак! – сказала она. Ей было обидно за столь грубое старое наименование.

– Ты не сердись, Пелагея, – сказал опять невпопад он.

– Вахлак! – подтвердила Полина, но уже ласково. Полина была замужем за Жамкиным – мелким сельским торговцем – и привыкла к более деликатному обращению. Она носила светло-голубые платья городского покроя, чем существенно отличалась от деревенских баб. У нее пробудилось желание говорить с Шаповаленкой, ибо каждый замкнутый человек кажется интересным.

Кузьма Федотович не знал другой женщины, кроме Галендухи, так как мир казался ему малолюдным. Но Галендухой довольствовался Жамкин, а не он, от чего и было грустно. Полина Жамкина стояла покорная, но он не знал, что ей сказать.

– В бурьян приходи, – сорвалось у него с языка.

Щеки Полины зарделись, ибо она вспомнила дни, когда бурьян омрачил ее юность.

– Дурак! – крикнула она сердито и пошла прочь.

Кузьма Федотович понял, что женщину он чем-то оскорбил.

Утром Шаповаленко ушел в город. В городе он подошел к дому заключенных. Дежурный надзиратель спросил, что ему нужно.

– В тюрьму пришел, пороки за собой чую, – ответил Шаповаленко.

Надзиратель был поражен: за долголетнее пребывание в этой должности он не знал случая, чтобы в домзак приходили сами преступники, – туда только приводят. Но надзиратель на всякий случай вызвал начальника. Начальник его выслушал и попросил документы. Шаповаленко показал удостоверение, им самим написанное.

– Документ твой в порядке, – сказал начальник, – но в домзак тебя заключить не могу. Оснований нет.

Будучи по натуре жалостливым человеком, начдом-зака обласкал Кузьму Федотовича, на лице которого выразилось скорбное недоумение. Не предполагая, что тюремщики могут оказаться добрыми людьми, Шаповаленко от неожиданности заплакал. Начдомзак осторожно взял его под руку, они отошли и сели в канаве, заросшей травой. Начальник был рад, что наконец-то люди начали бичевать свои собственные пороки и, быть может, скоро наступит конец его неприятной должности. А до сих пор он думал, что пороки должны выявлять служилые люди, ибо сами они должны быть непорочными. Начзак был некогда крестьянином и явно тосковал по земле. Он говорил о клевере и чечевице, о полезности кенафа и о целесообразности посева клещевины. Затем, перейдя в область политики, он сообщил о том, как хорошо станет судьям и следователям, когда все люди будут бичевать собственные пороки.

– А что же они тогда будут делать? – робко спросил Шаповаленко. Начдомзака был мудр от простоты, а прозорлив от общей перспективы.

– Судьи и следователи-то? – переспросил он. – Они углубятся в исследования социальных причин, придавая этим вопросам научное значение. Таким образом они из судей превратятся в научных деятелей…

Я встретил Шаповаленку в вагоне поезда пригородного следования. Обозревая цветущие сады окрестных сел, я смотрел в открытое окно. Человек, разместившийся напротив меня, и был герой моего рассказа.

– Теперь и я люблю цветы, – сказал он, – а раньше обожал бурьян…