Я киваю. Говорить не могу — горло перехватило. Он защелкивает браслет на моей руке и берет мое лицо в ладони. Отводит в сторону челку и прикасается губами к шраму на лбу. Он дарит мне любовь и прощение, которых я совсем не стою. А когда я пытаюсь отстраниться, он только крепче прижимает меня к себе и говорит:
— Постарайся простить себя, Эвер. Ты ни в чем не виновата.
Я закусываю губы.
— Много ты знаешь…
— Я знаю, что ты винишь себя за то, в чем твоей вины на самом деле нет. Я знаю, что ты всем сердцем любишь свою младшую сестричку и постоянно мучаешься вопросом — не зря ли ты удерживала ее возле себя. Я знаю тебя, Эвер. Я все о тебе знаю.
Я отворачиваюсь. Мое лицо мокро от слез, а я не чтобы он их видел.
— Неправда, ты ничего не знаешь! Я — урод, и со всеми, к кому я подойду близко, случается что-нибудь плохое, хотя на самом деле это должно бы случиться со мной!
Я мотаю головой, зная, что не заслуживаю счастья, что недостойна такой огромной любви.
Деймен притягивает меня к себе. Его прикосновение успокаивает и смягчает боль, но оно не может изменить правду.
— Мне нужно идти, — шепчет он наконец. — Эвер, если ты хочешь любить меня, если ты действительно хочешь быть со мной, то ты должна принять то, что мы собой представляем. Если не сможешь — я пойму.
И тут я его целую, сильно прижимаюсь к нему. Мне необходимо чувствовать его губы на своих губах, купаться в чудесном, теплом сиянии его любви. Это чувство растет, ширится, оно заполняет меня до предела, до последней клеточки.
А потом я открываю глаза и вижу, что я опять одна, у себя в комнате.
Глава 32
— Так что все-таки случилось? Мы везде искали, а тебя так и не нашли. Ты, вроде, тоже ехала на праздник?
Я переворачиваюсь на другой бок, спиной к окну, мысленно ругая себя за то, что не придумала заранее никаких объяснений. Теперь придется выкручиваться.
— Я ехала, но… У меня вроде как живот разболелся, и…
— Стоп! — говорит Майлз. — Нет, серьезно, ни слова больше.
— А что, я много потеряла? — спрашиваю я, закрывая глаза, чтобы не видеть его мыслей, которые проходят передо мной, как бегущая строка в новостях Си-эн-эн: «Фу, гадость! Ну почему девчонки вечно говорят про эти свои дела?»
— Да нет, ничего не потеряла, если не считать того, что Трина так и не появилась. Первую половину ночи мы с Хейвен ее искали, а вторую половину я старался убедить Хейвен, что без Трины ей будет гораздо лучше. Она прямо влюбилась в Трину! Странная у них дружба, скажи, Эвер?
Держась за голову, выбираюсь из кровати. А ведь сегодня первое утро больше чем за неделю, когда я просыпаюсь без похмелья. И хотя это, конечно, прекрасно, факт остается фактом: чувствую я себя паршиво, как никогда.
— Ну так что? Хочешь поучаствовать в рождественской пробежке по магазинам?
— Не могу. Я все еще под домашним арестом.
Я роюсь в своих свитерах и замираю, наткнувшись на тот, что мне подарил Деймен в Диснейленде, еще до того как все переменилось, и моя жизнь из очень странной стала до невозможности странной.
— Надолго еще?..
— А я знаю?
Бросаю мобильник на туалетный столик и натягиваю через голову ярко-зеленый свитер с капюшоном. На самом деле, совершенно неважно, как долго Сабина продержит меня под домашним арестом. Если я захочу выйти из дома, то выйду, просто позабочусь о том, чтобы вернуться раньше нее. Как удержишь взаперти человека с паранормальными способностями? Зато у меня есть прекрасный предлог, чтобы никуда не ходить и не подвергать себя атакам посторонней психической энергии. Только потому я на это и соглашаюсь.
Беру мобильник точно в тот момент, когда Майлз в трубке говорит:
— Ладно, пока, позвони мне, как выйдешь на свободу.
Я влезаю в первые попавшиеся джинсы и усаживаюсь за письменный стол. И пускай в голове стучит, в глаза словно песок насыпали, и руки трясутся — я твердо решила пережить день без помощи алкоголя, Деймена и незаконных путешествий в астрал. Зря я не потребовала, чтобы Деймен меня научил ставить ментальный щит. Ну почему решение всех проблем приходится искать у Авы?
Сабина осторожно стучится в дверь. Я оборачиваюсь, как раз когда она входит в комнату. Лицо у Сабины бледное, осунувшееся, глаза покраснели, аура вся какая-то серая и пятнистая. Я внутренне сжимаюсь, поняв, что это из-за Джеффа. Она наконец-то обнаружила всю гору вранья. Вранья, которое я могла ей открыть с самого начала, и не было бы этой боли, если б только я больше думала о Сабине, а не о себе.
Она останавливается возле моей кровати.
— Эвер… Я тут подумала… Как-то мне не по себе с этими домашними арестами… И потом, ты уже, в сущности, взрослый человек — значит, нужно и относиться к тебе, как к взрослой. Поэтому…
«Поэтому арест с тебя снимается», — мысленно заканчиваю я. А Сабина-то по-прежнему считает, что к выпивке меня толкнуло горе. Когда это доходит до моего сознания, стыд обжигает щеки.
— …Арест с тебя снимается. — Сабина произносит это с улыбкой — миролюбивый жест, которого я не заслуживаю. — Скажи, может, все-таки побеседуешь со специалистом? Я знаю очень хорошего психотерапевта…