Вечность

На просторе наши вечерние тени были длинными, как деревья. Пейзаж вокруг казался инопланетным, там и сям внезапно вспыхивали розовым и оранжевым неглубокие водные протоки, в точности повторявшие цвета заката. Где еще искать тело Коула, я не знала. Нигде на многие ярды вокруг не было видно никаких его следов, если не считать крови, запекшейся на травинках и заполнившей углубления в земле.

— Наверное, он уполз куда-нибудь в лес, — бесцветным голосом предположил Сэм. — Инстинкт должен был требовать от него спрятаться, даже если он умирал.

Сердце у меня забилось быстрее.

— Ты думаешь…

— Слишком много крови, — отозвался Сэм. На меня он не смотрел. — Ты погляди только на это все. Вспомни, я от одной пули в шее едва не умер. Он не мог исцелиться. Надеюсь только… надеюсь только, ему было не очень страшно умирать.

Я не стала произносить вслух то, о чем думала: нам всем тогда было страшно.

На всякий случай мы вместе принялись прочесывать опушку леса. Продолжали поиски, даже когда стемнело, потому что все равно нюх в этом деле был куда лучшим помощником, нежели зрение.

Однако никаких следов Коула мы так и не обнаружили. В конце концов Коул Сен-Клер сделал то, что удавалось ему лучше всего.

Он исчез.

77 ИЗАБЕЛ

Когда мы только въехали в этот дом, музыкальный салон был единственной комнатой, которая мне нравилась. Меня бесило, что мы перебрались в штат, одинаково удаленный от обоих океанов, которые омывали берега моей родины. Бесил застарелый запах затхлости в доме и этот жуткий лес, который его окружал. Бесило то, что мой бешеный братец с переездом вообще как с цепи сорвался. Бесили скошенные стены моей комнаты, скрипучие лестницы и муравьи, которые обитали в кухне, несмотря на дорогущую обстановку.

А вот в музыкальном салоне я любила проводить время. Это была круглая комната, состоящая наполовину из окон, наполовину из коротких стенных панелей, окрашенных в темно-бордовый цвет. Там не было ничего, кроме рояля, трех стульев и люстры, которая удивительно контрастировала с пошлостью всех прочих осветительных приборов в доме.

Музыкой я никогда не занималась, но все равно любила сидеть на скамеечке, спиной к инструменту, и смотреть из окна на лес. Из дома, с безопасного расстояния, он не казался жутким. Может, там и обитали чудовища, но двадцать ярдов двора, дюймовое стекло и стейнвеевский рояль были для них непреодолимой преградой. Лучшего способа взаимодействовать с природой и вообразить невозможно, думалось мне.

У меня до сих пор бывали дни, когда я готова была так думать.

Сегодня вечером я отважилась совершить вылазку из своей комнаты, тихо, чтобы не привлекать внимания родителей, которые приглушенными голосами переговаривались в библиотеке, и пробралась в музыкальный салон. Я аккуратно прикрыла дверь и по-турецки уселась на скамейку. За окнами уже стемнело, и смотреть, в общем-то, было не на что, кроме освещенного фонарем над задней дверью полукруга травы. Впрочем, то, что в темноте не видно было деревьев, не слишком меня волновало. В них больше не водились чудовища.

Я одернула толстовку и, подтянув колени к груди, устроилась на скамье боком. Здесь, в Миннесоте, вечно было холодно. Я все ждала, когда наконец наступит настоящее лето, но оно, по-видимому, никогда до этих краев не добиралось.

Отъезд в Калифорнию уже не представлялся мне такой уж ужасной идеей. Сейчас я бы с удовольствием зарылась в теплый песок и впала в спячку, чтобы не чувствовать внутри эту сосущую пустоту.

Когда зазвонил телефон, я дернулась и задела локтем клавиатуру. Рояль отозвался низким растревоженным гулом. Я и забыла, что телефон остался лежать у меня в кармане.

Я вытащила трубку и взглянула на номер. Звонили с телефона Сэма. У меня сейчас не было решительно никаких сил изображать из себя ту Изабел, которую они знали. Неужели нельзя было оставить меня в покое хотя бы сегодня вечером?

Я приложила трубку к уху.

— Ну?

На том конце провода молчали. Я взглянула на экран, чтобы проверить, есть ли соединение.

— Говорите, я слушаю! Есть там кто-нибудь живой или нет?

— Угу.

Во всем моем теле не осталось ни единой косточки. Я сползла со скамьи, прижимая трубку к уху и пытаясь удержать голову на месте, потому что все мышцы разом ослабли. Сердцебиение отзывалось в ушах мучительной болью, и я просто не услышала, если бы он произнес что-нибудь еще.

— Ты, — прорычала я, не придумав, что еще сказать. Я была уверена, что конец фразы придет ко мне на ходу. — Ты перепугал меня до полусмерти!

Он засмеялся, тем самым смехом, который я слышала в клинике, и тогда я заплакала.

— Теперь у нас с Ринго еще больше общего, — сообщил Коул. — Твой папаша подстрелил нас обоих. Сколько еще человек могут этим похвастаться? Ты там что, чем-то давишься?

Я задумалась, не подняться ли с пола, но ноги до сих пор были непослушными.

— Угу. Именно этим я и занимаюсь, Коул.

— Кстати, я забыл сказать, что это я звоню.

— Где ты был?

Он пренебрежительно фыркнул.