Вечность

Кениг указал мне на светлый деревянный стул перед складным столиком, а сам принялся убирать со столешницы какие-то салфетки, тарелку с недоеденным лимонным пирожным и банку газировки. Отправив все это в мусорку, он вышел за дверь и встал спиной ко мне. Со своего места я видел лишь его коротко стриженный затылок. Волоски на шее у него росли в нечеловечески идеальном порядке. Пониже линии роста волос темнел шрам от ожога, уходивший за воротник форменной рубашки. Мне вдруг подумалось: ведь за этим шрамом тоже стоит какая-то история — возможно, не столь драматическая, как связанная с моими запястьями, но все же история, — и мысль о том, что у каждого есть такая история, стоящая за отметиной на теле или в душе, вдруг придавила меня к земле усталой тяжестью всех этих нерассказанных прошлых.

Кениг негромко переговаривался с кем-то в коридоре. До меня долетали только обрывки слов.

— Сэмюель Рот… нет… ордер… тело?.. Что он найдет.

В желудке мгновенно всколыхнулась волна дурноты, подхлестнутая жарой. Раз за разом она вздымалась и опадала снова, и меня вдруг охватило ужасное предчувствие, что, несмотря на жару, вернее именно из-за нее, я сейчас превращусь в волка прямо здесь, в этой тесной клетушке, из которой нет выхода.

Я положил голову на руки; от стола пахло старой едой, но он холодил кожу. Живот крутило, и впервые за несколько месяцев я почувствовал себя в своем обличье крайне неуютно.

«Пожалуйста, только не превращайся. Только не превращайся», — стучало в голове в такт дыханию.

— Сэмюель Рот?

Я вскинул голову. На пороге стоял полицейский с одутловатым лицом и чудовищными мешками под глазами. От него разило табаком. В этой комнате все было как нарочно рассчитано, чтобы стать пыткой для моего волчьего чутья.

— Моя фамилия Хейфорт. Не возражаешь, если Кениг будет присутствовать при нашем разговоре?

Я опасался, что голос подведет меня, поэтому лишь молча кивнул в ответ, не отрывая рук от стола. В груди было пусто и гулко.

Хейфорт выдвинул стул и уселся напротив меня — выдвигать пришлось довольно далеко, чтобы уместилось его внушительное брюшко. При себе у него были блокнот и папка с какими-то бумагами; он положил их на стол перед собой. На пороге вырос Кениг со скрещенными на груди руками. В моих глазах он был куда больше похож на полицейского, очень официальный и подтянутый, и тем не менее в его присутствии мне стало спокойнее. Слишком уж очевидную радость перспектива моего допроса вызывала у пузатого детектива.

— Мы сейчас зададим тебе парочку вопросов, — произнес он, — а ты ответишь как можно точнее, идет?

Его жизнерадостный голос совершенно не вязался с выражением лица. Я кивнул.

— Где сейчас находится твой папа, Сэм? Джеффри Бека давно уже никто не видел, — спросил Хейфорт.

— Он болен, — ответил я.

Во второй раз эта ложь далась мне легче.

— Очень жаль, — сказал Хейфорт. — И чем же?

— Рак. — Я уставился взглядом в стол и пробормотал: — Он сейчас проходит лечение в Миннеаполисе.

Хейфорт сделал пометку у себя в блокноте. Лучше бы он этого не делал.

— Адрес клиники знаешь?

Я пожал плечами, стараясь, чтобы этот жест был проникнут печалью.

— Я потом помогу выяснить, — подал голос Кениг.

Хейфорт и это записал.

— По какому поводу меня допрашивают?

Я подозревал, что все это на самом деле связано не с Беком, а с Грейс, а мне не очень-то улыбалось угодить под арест по делу об исчезновении человека, которого я этой ночью держал в своих объятиях.

— Ну, раз уж ты спросил… — Хейфорт вытащил из-под блокнота папку, достал оттуда фотографию и положил ее передо мной.

Это был сделанный крупным планом снимок ступни. Девичьей ступни, тонкой и удлиненной. Кроме ступни там была и голая нога, присыпанная палой листвой. Между пальцами запеклась кровь.

Я перестал дышать.

Хейфорт положил поверх первой фотографии еще одну.

Я поморщился и отвернулся, испытывая облегчение и ужас одновременно.

— Ты можешь что-нибудь об этом рассказать?

Это была пересвеченная фотография обнаженной девушки, бледной, как снег, и худой, как щепка, распростертой на земле. Вместо лица и шеи у нее было кровавое месиво. Я знал ее. Когда мы виделись в прошлый раз, она была загорелая и улыбалась. И дышала.

«Ох, Оливия. Как мне жаль».

— Зачем вы мне это показываете?

Смотреть на снимок было невыносимо. Оливия не заслуживала гибели от волчьих зубов. Никто не заслуживал такой гибели.

— Мы надеялись, ты нам расскажешь. — Хейфорт принялся выкладывать передо мной все новые и новые фотографии, на каждой из которых тело было снято в другом ракурсе. Я взмолился про себя, чтобы он перестал. — Поскольку ее нашли в нескольких ярдах от границы земельного участка Джеффри Бека. Голую. После довольно продолжительного отсутствия.

Обнаженное плечо в запекшейся крови. Бледная кожа, испачканная землей. Ладонь, распахнутая навстречу небу. Я зажмурился, но картинка перед глазами никуда не исчезла. Она буравила мозг, проникала в каждую клетку тела, готовясь стать содержанием моих ночных кошмаров.