Как ни странно, Ретанкур, одна из самых убежденных позитивисток Конторы, оставалась в стороне от баталий и напоминала умудренного опытом воспитателя, который продолжает работать в суматошном школьном дворе. Задумчивая, молчаливее обычного, она, казалось, погрузилась в одной ей ведомые проблемы. Сегодня она вообще не появилась на службе. Обеспокоенный этим загадочным поведением, Данглар допросил Эсталера, слывшего лучшим специалистом по богине-многостаночнице.
— Она перерабатывает всю свою энергию целиком, — поставил диагноз Эсталер. — И нам даже крох не достается, разве что коту перепадает.
— И во что она ее преобразует, по-вашему?
— Это не касается ни семьи, ни бумаг, ни физического состояния. Ни техники, — перебирал Эсталер, пытаясь действовать методом исключения. — Думаю, это, как сказать…
Эсталер ткнул себя в лоб.
— Интеллектуального плана, — предположил Данглар.
— Да, — подтвердил Эсталер. — Она размышляет. Что-то ее заинтриговало.
На самом деле Адамберг прекрасно чувствовал, какая обстановка создалась в Конторе, и пытался ее контролировать. Но его так потрясла прослушка Вейренка, что ему никак не удавалось восстановить душевное равновесие. Тем более что он все равно не узнал ничего нового ни о войне двух долин, ни о смерти Фернана и Толстого Жоржа. Вейренк звонил исключительно родственникам и подружкам и никак не комментировал свою жизнь в Конторе. Зато пару раз Адамберг имел счастье слышать в прямом эфире совокупление Вейренк-Камилла. Он вышел из этого испытания раздавленный грузом их тел, раненный бесстыдством происходящего только потому, что он тут был ни при чем. Любовь Вейренка и Камиллы и невозможность управлять ситуацией бесили его. Его не было в той комнате, их пространство не принадлежало ему. Он проник туда как взломщик и должен был уйти. Но ярость постепенно начала уступать место горечи оттого, что тот недоступный мир принадлежал только Камилле и никакого отношения к нему не имел. Ему оставалось лишь покорно и позорно уйти восвояси, постепенно избавляясь от бремени воспоминаний. Долго шел он мимо кричащих чаек, пытаясь убедить себя, что пора уже снять осаду и не добиваться надуманной цели.
Взбодрившись, словно лихорадка наконец отпустила его, Адамберг вошел в Зал соборов и посмотрел на карту, над которой трудился Жюстен. Стоило ему появиться, как Вейренк встал в оборонительную стойку.
— Двадцать девять, — Адамберг подсчитал красные булавки.
— Мы не справимся, — сказал Данглар. — Надо ввести еще один параметр, чтобы ограничить круг поисков.
— Образ жизни, — предложил Морель. — Живущие с родственниками, братьями или тетками менее доступны для убийцы.
— Нет, — сказал Данглар. — Элизабет убили по дороге на работу.
— Что у нас с деревом креста? — спросил Адамберг слабым голосом, словно его неделю мучил кашель.
— В Верхней Нормандии ничего не нашли. Краж за интересующий нас период не отмечено. Последний раз перепродавали мощи святого Деметрия Фессалоникийского, пятьдесят четыре года назад.
— А ангел смерти? Она там не появлялась?
— Возможно, — сказал Гардон. — Но у нас всего три свидетельства. Шесть лет назад в Векиньи поселилась медсестра, посещавшая больных на дому. Это в тринадцати километрах к северо-востоку от Мениля. Описание весьма смутное. Женщина лет шестидесяти-семидесяти, невысокая, спокойная, но довольно болтливая. Это может быть кто угодно. О ней вспомнили в Мениле, Векиньи и Мейере. Она проработала там около года.
— Достаточно долго, чтобы навести справки. Вы узнали, почему она уехала?
— Нет.
— Чушь это все, — сказал Жюстен, присоединившийся во время восстания к клану позитивистов.
— Что — все, лейтенант? — спросил Адамберг отстраненно.
— Все. Книжка, кот, третья девственница, останки и прочая фигня. Это хрен знает что.
— Мне больше не нужны люди для этого дела, — сказал Адамберг, усаживаясь посередине зала, так, чтобы на нем скрестились все взгляды. — Информация собрана, больше нам искать нечего, ни в базе данных, ни на месте.
— И как же тогда? — спросил Гардон, не теряя надежды.
— В уме. — Эсталер смело кинулся в драку.
— Уж не ты ли собираешься все это распутать в уме? — спросил Мордан.
— Кто не хочет, может не участвовать в следствии, — бросил Адамберг тем же безучастным тоном. — Нам есть чем заняться. Например, трупом на улице Миромениль и поножовщиной на Алезиа. Еще есть массовое отравление в доме престарелых в Отее. По всем этим делам мы сильно опаздываем.
— Мне кажется, Жюстен прав, — сказал Мордан осторожно. — Мне кажется, комиссар, мы идем по ложному следу. В сущности, мы изначально отталкивались от кота, замученного мальчишками.
— От вырезанной у кота половой косточки, — возразил Керноркян.
— В третью девственницу я не верю, — сказал Мордан.
— Я и в первую не верю, — мрачно отозвался Жюстен.
— Ну ты даешь, — сказал Ламар. — Элизабет же умерла.
— Я имею в виду Деву Марию.
— Я пошел, — сказал Адамберг, натягивая пиджак. — Но ведь где-то эта третья дева существует, пьет себе кофе, и я не дам ей умереть.
— Какой еще кофе? — спросил Эсталер, но Адамберг уже вышел из зала.