Вечность на двоих

— Я не для себя стараюсь. У меня жена и сын.

— Боже праведный, вы же не собираетесь поселить тут женщину?

— Пожалуй, нет, но они будут приезжать иногда.

— А она? Она-то не будет тут спать?

Адамберг нахмурился. Старик положил ему руку на плечо, стараясь привлечь его внимание.

— Не надейтесь, что вы сильнее всех, — сказал он, понизив голос. — Продайте дом. Это выше нашего разумения. Есть вещи, нам недоступные.

— Какие именно?

Лусио пожевал потухшую сигарету.

— Видите? — спросил он, подняв обрубок правой руки.

— Вижу, — уважительно ответил Адамберг.

— Я лишился руки в девять лет, во время гражданской войны.

— Понимаю.

— А она все равно чешется. Чешется отсутствующая рука, шестьдесят девять лет спустя. В одном и том же месте, — объяснил старик, указывая на точку в пустоте. — Мама знала почему — меня туда укусил паук. Я потерял руку, не дочесав укус. Он и сейчас зудит.

— Да, конечно, — сказал Адамберг, беззвучно помешивая раствор.

— Потому что он не закончил своего существования. Понимаете? Укус требует своего и мстит. Вам это ничего не напоминает?

— Звезды? — предположил Адамберг. — Они продолжают светить несмотря на то, что давно погасли.

— Ну, допустим, — удивленно согласился Лусио. — Или чувство — например, парень все еще любит девушку, или наоборот, хотя между ними все кончено. Улавливаете ситуацию?

— Да.

— А почему парень по-прежнему любит девушку, или наоборот? Как это объяснить?

— Не знаю, — терпеливо признал комиссар.

Улучив момент между порывами ветра, мартовское солнце ласково согревало спину — Адамбергу очень нравилось строить стену в этом заброшенном саду. Лусио Веласко Пас может болтать сколько угодно, его это не смущает.

— Просто чувство не закончило своего бытия. Эти вещи существуют вне нас. Надо подождать, пока что-то завершится, то есть дочесать до конца. Если умрешь, не поставив в жизни точку, произойдет то же самое. Убиенные шатаются в пустоте, и мы чешемся из-за всяких выродков.

— Укусы паука, — сказал Адамберг, возвращаясь на круги своя.

— Привидения, — серьезно поправил его старик. — Догадываетесь теперь, почему никто не захотел покупать ваш дом? Потому что он с привидениями, hombre.

Адамберг доскреб цемент из лотка и потер руки.

— А что такого? — сказал он. — Я не против. Я привык к вещам, которые от меня ускользают.

Лусио вздернул подбородок и грустно взглянул на Адамберга:

— Ты сам, hombre, не ускользнешь, если будешь умничать. Что ты себе воображаешь? Что ты сильнее ее?

— Ее? Это женщина?

— Это призрак из стародавнего века, с дореволюционных времен. Зловредная старуха, тень.

Комиссар медленно провел рукой по шершавой поверхности камня.

— Да ну? — вдруг задумался он. — Тень?

II

Адамберг варил кофе в новой необъятной кухне, где все еще чувствовал себя не в своей тарелке. Солнечный свет, проникая сквозь окна в мелком переплете, падал на старинные матовые красные плиты — из стародавнего века. Запах влажности, горелого дерева, новой клеенки, что-то, если вдуматься, схожее с ароматом его домика в горах. Он поставил на стол две разномастные чашки, прямо на высвеченный солнцем прямоугольник. Его сосед сидел прямо, единственной рукой сжимая колено. Широченная лапа, способная удушить быка, казалось, удвоилась в объеме, чтобы возместить отсутствие второй руки.

— Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить, извините за беспокойство?

Пока Адамберг рылся в поисках спиртного в еще не разобранных после переезда коробках, Лусио окинул сад подозрительным взглядом.

— Дочка не разрешает?

— Не поощряет.

— Вот, например. Что это у нас такое? — спросил Адамберг, вытаскивая из ящика бутылку.

— Сотерн, — прищурившись, постановил старик, словно орнитолог, издалека определяющий породу птицы. — Рановато будет для сотерна.

— У меня больше ничего нет.

— Тогда ладно, — согласился сосед.

Адамберг наполнил его бокал и устроился рядом, подставив спину солнечному прямоугольнику.

— Что, собственно, вам известно? — спросил Лусио.

— Что предыдущая владелица повесилась в верхней комнате, — Адамберг ткнул пальцем в потолок. — Вот почему никто не хотел покупать этот дом. Мне лично все равно.

— Потому что вы навидались висельников на своем веку?

— Навидался. Правда, с мертвыми у меня проблем никогда не возникало. Чего нельзя сказать об их убийцах.

— Мы же не о настоящих мертвецах говорим, hombre, а о тех, что не хотят уходить. Она так и не ушла.

— Та, что повесилась?

— Нет, та, что повесилась, как раз ушла, — объяснил Лусио, сделав глоток словно для того, чтобы отметить это событие. — Знаете, почему она покончила с собой?

— Нет.

— Ее свел с ума этот дом. Всех женщин, которые поселяются здесь, губит тень. Они умирают из-за нее.

— Из-за тени?

— Это привидение из монастыря. Не зря же наш тупик назвали Молом чаек.

— Не понял, — сказал Адамберг, разливая кофе.

— Тут был когда-то женский монастырь. В стародавнем веке. Монашкам запрещалось говорить.

— Обет молчания.

— Вот-вот. Тогда говорили «улица молчания». Потом она превратилась в Мол чаек.

— Это никак не связано с птицами? — разочарованно спросил Адамберг.