Вечность сумерек, вечность скитаний

– А представь себе, как в базарный день посреди рыночной площади какой-то пришлый торговец роняет склянку, и вся округа заволакивается туманом. Туман рассеивается, но все уже спят – и горожане, и стражники, и имперские когорты. А когда они очнутся, на каждом будет болтаться украшение с моим или твоим клеймом. Как тебе? – Ойя знала, что идея Геркусу понравится, но раскрыла она свой замысел, лишь потому, что опасалась одного: командор мог проявить своеволие и, не спросясь у неё, самостоятельно начать войну против всех. А ссориться с ним не стоило – на всех ошейниках линейных пехотинцев было начертано: «…человек Геркуса». На этом в своё время настоял Хенрик, почему-то бездумно доверявший своему командору. Теперь исправлять эту ошибку было уже поздно, и оставалось лишь извлекать выгоду из того, что есть.

– А что тебе мешает прямо сейчас напустить Сонного Туману?

– Видел, в подземелье чан стоит?

– Не хожу я туда. Это Трента хозяйство – я туда не суюсь.

– Хорошо. Попробуем по-другому. – Ойя тяжко вздохнула и, чтобы не показать раздражения, крепко вцепилась в подлокотники трона. – Чтобы вино было готово, ему надо… Что?

– Ну, настояться, чтобы выдержка была.

– Вот и с Сонным Туманом то же самое. Теперь понятно?

– Теперь понятно.

– И ошейников надо на всех заготовить. На это тоже время надо. И так кузница день и ночь гремит, а я терплю. Зря, что ли? Теперь всё ясно?

– А чего раньше-то молчала? Я бы и не спрашивал…

– А ты и не спрашивал. – На самом деле она знала, что рано или поздно и Геркусу, и Туку, и даже Тренту придётся раскрыть весь план, который был задуман давным-давно, когда ни Геркуса, ни Тука ещё не было, когда до их рождения оставались сотни лет. Там, под мраморной крышкой саркофага, временами выходя из мягкого тёплого забытья, она только о том и думала, как отомстить человеческому роду за истребление альвов, за разрушение Альванго, за то, что она, Ойя Вианна, провела лучшие годы жизни под мраморной плитой. Хуже всего было вспоминать о том, как однажды победа в войне против восставших людей сорвалась именно из-за того, что Сонный Туман вызревал слишком долго. Агор, лучший ученик самого великого чародея Хатто, составил рецепт зелья, когда люди уже стояли на подступах к Альванго. Разношёрстная армия Гиго Доргона уже ворвалась в город, а зелью оставалось до готовности всего несколько дней… – Иди-ка, муштруй своих красавцев. Я думать буду.

– Ну думай, думай. – Геркусу и самому не терпелось вернуться к привычному занятию. Только там, на плацу, он мог приглушить досаду оттого, что перепуганные жители имперской столицы не так скоро, как ему хотелось, услышат чеканный шаг его фаланг. Хуже было то, что зрители вообще могут проспать мгновение его триумфа.

– Чего-нибудь ещё изволите? – спросила Грета, скромно стоявшая чуть позади трона, когда Геркус, насвистывая бравурный марш, вышел за дверь.

Ойя только сейчас вспомнила о том, что домоправительница, доставшаяся ей в наследство от Хенрика, здесь и слышала то, что не предназначалось для её ушей. Но это не вызвало никакого беспокойства – с некоторых пор Грета стала просто привычной вещью, как стол или поднос с напитками, который она постоянно держала наготове. Только кухаркам и полотёрам она ещё внушала благоговейный трепет и как-то ухитрялась с ними управляться без помощи рабских ошейников.

– До ужина можешь быть свободна, – милостиво отпустила её Ойя. – И не вздумай с кухарками болтать о том, что слышала.

– Я и жива-то, пока молчу, – чуть ли не торжественно сказала Грета и направилась к выходу, словно крутобокая торговая галера, покидающая гавань. – Но если вдруг сдохну, то уж точно молчать не буду, – прошептала она себе под нос, оказавшись за дверью.

Вот и всё… Теперь остаётся только ждать, когда в большом бронзовом котле созреет зелье. Хватило бы только терпения у Геркуса. И Тук вполне может раньше времени наломать дров. Люди слишком спешат, их жизнь коротка. Для такой краткой жизни, пожалуй, и рождаться-то не стоит. Даже те, кому достаются богатство и власть, не успевают даже ощутить в полной мере вкус того, чем обладают.