Вечность в смерти

– Кто-то обязательно узнает, что я был здесь этим утром. Кто-то обязательно обратит на меня внимание.

Бонни развела руками.

– А я? Ведь все мое внимание было сосредоточено только на тебе.

– Можешь оформить мне кредит в пол-лимона? – раздраженно спросил он. – На потребительские расходы или для развития бизнеса, с фиксированной ставкой или без – я не привередлив. Я верну деньги в любой форме, как ты скажешь, – только законной. Мне просто нужны деньги.

– Для…

– Покупки земли. Чтобы построить двести домов на участке в полтора акра между Равнинами и Маркхэмом.

– Всего полмиллиона? – Бонни знала этот район – он находился недалеко от дома Пим. Грабителю понадобится значительно больше, чем полмиллиона.

– Ну, у нас уже есть пятьсот тысяч, а владелец земли говорит, что придержит для нас этот участок, если мы принесем ему еще столько же.

– Ясно. Кредит под какое обеспечение?

– Наш бизнес, наш участок, мой дом – все, что пожелаешь.

– Но не дом твоего брата?

Он снова покачал головой и раздвинул ламели жалюзи дулом пистолета.

– У него дети.

Даже если бы Бонни рисовала в своем воображении картинки с собственным похищением или взятием в заложники, она никогда бы не выбрала в качестве злодея такого достойного человека, как Кэл, это точно.

– Думаю, я смогу оформить тебе кредит. Мистер… гм… – Она улыбнулась, глядя на его профиль. – Кэл, ты так и не назвал мне свою фамилию.

– Я также не назвал тебе причину, по которой твои… коллеги отказали мне. И не только мне, но и брату, потому что он мой партнер. – Бонни внимательно ждала продолжения – в конце концов, разговоры о деньгах – это ее жизнь. – Я сидел.

– При сложившихся обстоятельствах меня это не должно удивлять, но почему-то удивляет. Ты совсем не похож на преступника.

– Я и не преступник. Во всяком случае, перестал им быть. Я отсидел срок одиннадцать лет назад. Знаю, я заслужил это. Я был молод. Я был последним негодяем. Но я за это заплатил! С тех пор я горбатился вместе с братом, развивая наш бизнес. И вот сейчас, когда мы окрепли настолько, чтобы рискнуть и немного расправить крылья, нам отказывают из-за того, что я сидел.

Такова была банковская политика в отношении тех, кто совершил уголовное преступление. Бонни это знала, но в настоящий момент не могла утверждать, что эта политика правильная и справедливая. Кэл уже заплатил свой долг обществу, он изменил свою жизнь и трудом зарабатывает себе на хлеб, однако его все равно продолжают наказывать.

Нет, ирония ситуации – то, что похититель обсуждает с жертвой проблему своего доброго имени, – не ускользнула от ее внимания.

– Между прочим, мы не единственный банк в городе, – бодрым тоном сообщила Бонни. – Не верится, что эти слова произнесла я, но это так. Ты был в других банках?

Он стал пробираться к наблюдательному пункту у двери и по пути, кивнув ей, сказал:

– В трех. В трех других банках. Те же ответы, те же причины. Больше всего меня убивает то, что, если бы меня не было, брат без проблем получил бы кредит.

Бонни стало жаль его.

– Сожалею, Кэл. Честное слово. Мне тоже все это кажется несправедливым.

– Прекрати. Ты не обязана так говорить только потому, что боишься. Я же сказал, что не причиню тебе вреда.

– А я говорю это не потому, что боюсь. Я на самом деле так думаю. Мне действительно жаль, что все так получилось. И мне жаль, что все, что ты натворил сегодня, положения не исправит, – спокойно сказала она. – И как бы мне ни хотелось все это изменить, я не смогу. – Она нахмурилась. – Только вот мне интересно, почему ты выбрал именно меня? А не кого-нибудь из отдела кредитования или поглощения?

– А что за хорошая идея, о которой ты говорила, когда мы шли сюда? – Он решил сменить тему.

– Ой, это несущественно. Я просто вспомнила, что кабинет Джила Хопкинса пустует. Он в больнице, ему делают операцию по удалению грыж. Он очень крупный мужчина, а грыжи могут быть опасны, если их не прооперировать. – Кэл смотрел на нее терпеливо, возможно, так же, как на свою мать-болтушку. – Он из бухгалтерии, так? Значит, в его кабинете есть компьютер и кулер, и расположен он рядом с туалетом. Там нет окна, выходящего на улицу, зато он значительно меньше этого зала. Ты не боишься приступа клаустрофобии?

– За семь лет в тюрьме я привык к маленьким помещениям.

– Семь лет? – Почему-то Бонни думала, что он отсидел год за подделку чеков, или за хакерство, или за переход улицы на красный свет. – А можно мне…

– Что?

– Не бери в голову. Это не мое дело.

– За что меня посадили?

– Да, но отвечать необязательно. Я просто слишком любопытна.

– Когда мне было восемнадцать, я получил три года за угон старого, раздолбанного грузовика. – Он сокрушенно покачал головой. – Наверное, я это заслужил. Я считал себя крутым, когда учился в школе… Таким, от каких твоя мама всегда говорила тебе держаться подальше. – Улыбка у него получилась грустной. – Если бы меня не взяли за грузовик, то взяли бы за что-нибудь другое. Рано или поздно. По мне давно тюрьма плакала. Но во второй раз, через семь лет, когда мне было примерно… двадцать пять, кажется, я был абсолютно невиновен.