Вечные каникулы (ЛП)

— Считает всё это забавным.

— Слушай, тебе удобно носить оружие самому?

Нортон выглядел удивлённым.

— Мне? Ну, да, наверное.

— Хорошо, тогда найди способ носить «Браунинг», не на виду, и приглядывай за Анвином и его сестрой. Если дела пойдут скверно, тебе придётся вмешаться. Только, слушай — главное, не на виду у всех. Если сможешь что-то сделать — делай, если же будет риск — не делай ничего.

Я был потрясён собственными словами, но если моё предложение и шокировало Нортона, виду он не подал. Либо отчаяние, вызванное ситуацией, ещё не до конца угнездилось в нём, либо он оказался более хладнокровен, чем я предполагал.

— Бог знает, что Мак с тобой сделает, если узнает, что ты угрожаешь одному из его офицеров, — продолжал я. — И нам нужно приглядывать за всей ситуацией. Мак — наша основная цель, и нам нельзя делать ничего, что могло бы выдать наши планы по его устранению.

— У нас есть планы?

— Эм, нет, пока нет. Но будут. Ждём и наблюдаем. Большие планы. Схемы, даже заговоры.

— Мне нравится добротный заговор.

— Ну, вот.

Одновременно с укреплением нашей дружбы с Нортоном при помощи заговора, мои отношения с Матроной становились всё ближе. Я сидел рядом с ней, пока она занималась утренними операциями, а она начала обучать меня основам первой помощи и медицины.

В штабе теробороны мы нашли не только оружие. Во время экспедиции за оставшимися патронами Бейтс приказал обыскать всю территорию, и мы нашли отлично оборудованный медицинский центр, содержимое которого было собрано и передано Матроне. Она была в восторге от того, что теперь у неё есть подходящие обезболивающие, антибиотики, перевязочный материал и всё прочее. Надолго всего этого не хватит, но на какое-то время можно расслабиться.

Поэтому днём я помогал ей каталогизировать имущество, а она рассказывала мне о свойствах каждого лекарства. На всякий случай, я записывал каждое лекарство, имевшее успокоительные или стимулирующие свойства.

Помимо этого мы обсуждали книги, фильмы и музыку. Она никогда не говорила о своей семье или жизни за пределами школы, но тогда я ни разу не видел, чтобы она покидала школу, даже по выходным. Возможно, за пределами школы, у неё не было никакой жизни.

Иногда, каким-то образом, нам удавалось вдоволь посмеяться.

* * *

Мистер Хаммонд был популярным учителем. Он ожидал, что при его появлении, класс будет вставать, на занятия он надевал длинную чёрную мантию, и иногда возникало ощущение, что были времена, когда он жаждал вытащить мальчишку за вихры, поставить посреди класса и как следует ему всыпать раз шесть, как бывало в те времена, когда он был моложе. Но он нравился нам, мы уважали его, поскольку всегда знали, чего от него ожидать. Правила на его уроках были просты и понятны, он никогда не терял терпения, и никого никогда не наказывал просто, потому что у него не задался день — если уж вы и добивались от него наказания, он всегда делал так, чтобы вы знали, почему.

Его занятия были интересны, если не увлекательны, и его навязчивая страсть ко всему современному в искусстве означала, что любой, кто ищет просвещения в таких мирских вещах, как рисование или скульптура, мог ощутить его разочарование от необходимости преподавать то, что он считал отсталыми, и не относящимися к делу навыками. Кубизм и абстракции Генри Мура — вот, ради чего он жил. Честно говоря, я всё это считал бессмысленной претензионной чушью, но трудно не сочувствовать тому, кто так искренне увлечён своим делом.

Он учился здесь сам, и вернулся преподавать сразу же, как получил диплом, так что, не считая первых пяти лет, да трёх лет в колледже искусств, он провёл в Замке всю свою жизнь. Он был стариком, который уже давно должен был выйти на пенсию, но он настолько прочно вжился в это место, что никто и представить не мог, чтобы он ушёл. В семьдесят пять лет он по-прежнему преподавал искусство, и намеревался заниматься этим до самой смерти.

Хоть он и был самым старшим учителем, он никогда не оспаривал власть Бейтса, не того типа это был человек. Казалось, он был рождён для того, чтобы преподавать навыки выживания в постапокалиптическом мире, и я сожалел, что не мог посетить хотя бы один его урок. Нортон поведал мне, что уже набралась довольно крупная группа мальчишек, которые безмерно его обожали. Он играл для них роль дедушки и они упивались этим. В конце концов, Мак был не до конца доступен, а Бейтс, несмотря на его первоначальное взаимопонимание с младшеклассниками, становился всё более отчуждённым и изолированным.

В некотором смысле, можно сказать, что за очень короткое время Хаммонд твёрдо занял ту позицию, которую занимал многие десятилетия до Отбора — место сердца школы, её совесть и доброту.

Ну, и разумеется, в нашем дивном новом мире таким вещам места не было.

* * *