Вечные хлопоты. Книга первая

Антипова дожидалась Дуся, его машинистка, вернувшаяся из эвакуации. Он обрадовался, стал расспрашивать, как там и что на Урале, все ли знакомые приехали в Ленинград или кто-то еще задержался, а самому хотелось спросить о другом — не побывала ли Дуся перед отъездом на могиле его жены...

— Ну как, справляется новая машинистка? — спросила Дуся, и он уловил в ее голосе обиду.

— Не очень, а работать с кем-то надо.

И подумал: «А что, если спросить?.. Нельзя, потому что, если не была, ей будет неловко...»

— Теперь меня возьмете обратно или с ней останетесь?

— Тут, Дуся, такая петрушка получается. Сама знаешь, какая работа с неопытным кузнецом! Мука, а не работа. Со мной-то Надя ничего, я не обругаю, подскажу, если надо...

— Я поняла, Захар Михайлович, — сказала Дуся и встала. — Извините за беспокойство.

— Ты не ершись, — остановил он. — Ты сначала рассуди, а после выводы делай. У тебя опыта и умения, хоть кузнецом ставь...

— А какое это имеет значение?

— Нет, ты ответь: так или не так?

— Может быть...

— Я к тому говорю, что с тобой и самый плохой кузнец работать сможет. А ее, Надю-то, учить и учить! Нас осталось раз-два и обчелся, пораскидало кого куда, а кто и с войны не вернулся... — Он вздохнул. — Михалев погиб, Голубев, Онищенко... Молодежь приходит, только из ремесленного, клещей держать не умеют. Выходит, мы с тобой должны их учить. Больше некому. Не обижаться тебе надо на меня, а гордиться. Ты меня ничему не научишь, и я тебя тоже.

— Как будто и правильно все, — сказала Дуся. — А вы не успокаиваете меня?..

— Да что ж ты, ребенок! Может, кто и о себе только думает, чтобы ему хорошо было и ладно, на остальное наплевать, а нам с тобой или Кострикову, например, и про завод подумать нужно, как всем лучше. Отсюда и танцуй, и рассуждай, и выводы делай. За нас никто ничего не решит.

— А она... хорошая?

Антипов улыбнулся:

— Работящая, старательная.

— Значит, вы довольны?

— Доволен, — сказал Антипов честно.

— Я рада за вас.

— Спасибо, Дуся. И я рад, что ты поняла все.

— Как не понять! Ой, Захар Михайлович, чуть не забыла: я же накануне отъезда на кладбище ходила, могилку Галины Ивановны навестила.

— И что там? — тревожно спросил Антипов.

— Все в порядке. Прибрано, цветы посажены, и вокруг песочком посыпано. Старушка эта, как ее?..

— Бабка Таисия.

— Она подошла ко мне и спросила, кто я буду... Ну, я сказала, что землячка, что вместе работали. А она хвалить меня стала. Смешная какая-то! Постойте, как же она говорила?.. Ага, вспомнила! «Не забывайте, — говорит, — тех, кто ушел от нас, ибо те, кто ушел, всегда про нас помнят».

— У каждого свое понятие, — сказал Антипов задумчиво. — На то мы и люди, чтобы понятие иметь. А бабка Таисия верующая. И пусть себе, зла от этого никому нет.

Клава принесла чай.

— Что я хотела еще спросить... Невестка вернулась с фронта?

— Пока нет. Но вернется, куда же ей деваться, если дочка у нас. Вернется, — повторил он убежденно.

Приняв решение, он обрел уверенность.

От чая Дуся отказалась, заспешила домой, — дети одни остались. Антипов постоял у окна, покуда она перебежала улицу, потом вздохнул и сел к столу. Вошла Наташка, залезла на стул, придвинула поближе к себе чашку и выжидающе посмотрела на деда.

— Наливать? — спросила Клава.

— Не все за столом. — Захар Михалыч любил и требовал строго, чтобы вся семья к ужину собиралась вместе. Исключения допускал в том случае, когда кто-то был на работе.

За столом — а где же и когда еще! — можно спокойно и сообща обсудить домашние дела.

— Толя у Серовых, — сказала Клава.

— Зачем?

— Какое-то приспособление они делают.

— Ну, если так... Это хорошо, — одобрил Антипов. — Павел Иванович — мужик головастый, всегда что-нибудь придумывает. Давай тогда ужинать будем.

— Дедушка, — объявила вдруг Наташка, — я нарисовала арбуз. Большой-большой, вот какой! — Она растопырила руки, показывая, какой именно у нее получился арбуз.

— Молодец, — похвалил он. И спохватился: — А откуда ты знаешь, какие бывают арбузы?

— Знаю, знаю! — радостно закричала внучка и захлопала в ладоши. — Мне бабушка Аня рассказывала. Арбузы бывают сладкие и полосатые, как рубашки у матросов.

— Что полосатые, это верно, — сказал Захар Михалыч, улыбаясь. Он приласкал внучку. — А насчет того, что сладкие... Это уж как попадется. — Вспомнилось почему-то: принес он однажды домой арбуз, огромный, еле дотащил. Михаил с Клавдией радовались, прыгали от счастья, а когда арбуз разрезали, — он оказался совершенно зеленый и безвкусный.

— Я сейчас тебе покажу. — Наташка сползла со стула, побежала к Анне Тихоновне и принесла рисунок.

Арбуз был пронзительно-голубой, как небо в хороший июльский полдень, а полосы — ультрамариновые, густые и как бы даже выпуклые. Там и сям сквозь голубизну фона просвечивались черные косточки. В сущности, не было ничего, похожего на арбуз, но — странное дело — это был все-таки арбуз, круглый, объемный и до того аппетитный на вид, что хотелось немедленно схватить нож и вонзить его в корку, услышать спелый треск и увидеть, как побежит по окружности извилистая трещина.