Посидели все вместе, выпили. Анатолий рассказал, как съездил в Минск, где выяснилось окончательно, что мать его и сестра погибли, и как трудно добирался до Ленинграда — боялся не поспеть к восьмому марта, но главного, с чем он приехал и почему явился сюда, в дом Антиповых, не касались. То есть не говорили об этом вслух. Каждый понимал случившееся и по-своему примеривался к обстоятельствам. Разве что Клава не думала ни о чем, зато и знала меньше других: радоваться ей надо или нет?..
Она сидела тихо, незаметно, в общий разговор не вступала, лишь иногда, украдкой, несмело поднимала глаза, чтобы взглянуть на Анатолия, и ей казалось, что он совсем-совсем не такой, каким был прежде. Давно ли виделись, двух месяцев не прошло, а изменился он сильно: повзрослел как будто и, может быть, погрубел чуточку. Когда лежал в госпитале, казался молоденьким парнишкой, теперь же это был мужчина, солдат...
Где-то около часу ночи Анна Тихоновна снова собралась уходить.
— Еще можно посидеть!.. — испуганно сказала Клава.
Сейчас она определенно боялась остаться с отцом и Анатолием, потому что знала: предстоит серьезный, главный разговор, а ей, в сущности, и говорить нечего, сама в растерянности и неопределенности.
— Очень поздно, — возразила Анна Тихоновна мягко. — Пойдем-ка и ты со мной, ляжешь у меня. Пусть мужчины здесь остаются. Я возьму Наташеньку с собой в кровать, а ты на оттоманке. Пойдем, пойдем! — Она обняла Клаву и вывела из комнаты.
Захар Михалыч разлил последнюю водку, выпил, крякнул, пожевал корочку хлеба, обмакнув ее в соль, и в упор, строго посмотрел на Анатолия.
— Ну, — сказал. — Ты выпей, выпей!
— Я принесу вторую? — всполошился Анатолий. Он был бы рад возможности выйти. Хоть на короткое время, чтобы собраться с мыслями, успокоиться.
— Сиди. Выпили, и будет. Или тебе еще хочется?..
— Мне нет, что вы! Я почти совсем не пью. Только когда за компанию.
— Все пьют за компанию. — Антипов испытывал, проверял будущего зятя, не вполне понимая это. Как, впрочем, и то, что перед ним сидит именно будущий зять.
— Я подумал, что вы хотите...
— Нет, парень. — Антипов покачал головой. — Выпить можно, почему нельзя? А вот голову терять... — Тут он с тоской и сожалением подумал про Кострикова, который стал выпивать часто. Самое тяжелое время продержался старик, сжавши горе свое в кулак, а сделалась жизнь чуть полегче, отошло, отодвинулось прошлое — сорвался. — Ладно, однако... — Он вздохнул и поставил на стол руки. — Рассказывай, с чем, с какими мыслями пожаловал?..
— Сам не знаю, — признался Анатолий.
Разве мог он предположить, что придется разговаривать с отцом Клавы, не поговорив обо всем с нею! Ведь ничего, ничего существенного не было сказано, была только одна надежда...
— Не знаю это я, — сказал Антипов осуждающе. — А ты, раз ехал, должен знать.
— Думал, что тетку найду... — солгал Анатолий. В действительности не было никакой у него тетки, придумал он ее.
— Это другое. Сюда, я спрашиваю, с чем пришел? Так просто, навестить или, может, жениться решил?
— Как получится.
— Опять двадцать пять! Сам-то ты что думаешь, как располагаешь?
— Я люблю Клаву, — сказал Анатолий и низко опустил голову, точно в ожидании сурового приговора, который сейчас произнесут судьи.
— Тут вот перед твоим приходом Анна Тихоновна про свою жизнь нам рассказывала... Ну там, ладно. Слова правильные говорила: одной-то любви мало, чтобы жизнь по-людски прожить и семью настоящую построить. — Кто его знает, Антипова, нарочно ли он переврал слова Анны Тихоновны или так понял их. — Клавдия что?..
— Мы не успели поговорить.
— Как то есть не успели?
— Вы позвали.
— А раньше тоже не успели?
— Раньше?.. Она тоже любит меня.
— Так, значит... — Антипов поднялся, подошел к окну, распахнул форточку и подставил лицо под освежающую, холодную струю воздуха.
Нет, разумеется, он не станет мешать дочкиному счастью. Пусть делает, как сама считает нужным. Хотя рановато выходить замуж... Но был он в свое время против женитьбы сына, а что из этого вышло?! Есть, есть в случившемся его вина, никуда не денешься. Чувствовала, угадывала Татьяна — в этом он обязан себе признаться, — что недоволен он был сыном, потому и на фронт ушла. Иначе не оставила бы дочку. И теперь поэтому молчит, не подает известий. Чужая, выходит, была, чужая и осталась. А не должно бы так быть, не должно... В сердце поздно впустил невестку, в этом вся беда. А Клавдия как знает, сама. Лишь бы Анатолий этот, однофамилец («Надо ж ведь, совпадение какое! И фамилию менять не придется!..»), не оказался плохим человеком, прохвостом. Лишь бы берег ее и любил. Остальное образуется, хотя жить всем вместе и будет тесновато...
— У-уф, хорошо! — Он отошел от форточки.
— Простынете, — сказал Анатолий.
— Меня никакая хвороба не берет. — Он сел. — Привычный организм к сквознякам. На работе сильные сквозняки. Договоренность у вас была или как?..
— Когда вы уезжали с Урала, мы разговаривали с Клавой. Накануне вашего отъезда.
— О чем же вы разговаривали?
— Так, вообще... Мне, наверно, лучше уйти... — Анатолий встал.
— Куда же ты пойдешь?