ВЕЧНЫЕ МЫ

— ...Эля... а ты себе делаешь?

— ...Ну... Ох... Раньше нет, очень редко, а здесь... иногда... будто ещё мало... совсем уже, да?...

— Как это чудесно, Элинька... Говори ещё... у тебя такой голос...

— ...Да ну... тебя... ох... Ещ... глубже, глу... ы-ох.. ым-м-м... ай-а-а-фф...

Задыхающееся мычание.

Крик.

Что-то падает с металлическим звоном.

Тяжёлое дыхание.

— ...Ой мамочки. Ой ма...

— ...Эля, Элинька... Вот же ты какая...

— ...Ох... Ох. Я что-то своротила, да?

— Элли-моя-Элли... снесла меня с постели...

— ...а ты как... больше всего?... Вот как сейчас?...

— ...Ну конечно, Элинька, это ж самое... трогательное... Миссионеры-то, они понимали в любви. Остальное — позы именно, а это... сама любовь и есть... всем телом...

Мерные удары.

— А вот... так... да?...

— Ох... о-оо... да, да, да... мальчики да девочки... свечечки да вербочки... я ж сейчас... ох. Так не слишком глубоко?

— ...Н-нет... хорошо...

— ...А теперь за шею... и крепко-крепко...

Удары.

Срывающийся шёпот.

— Да, Эля... Да... И вот так... И вот так... Ножки выше... И вот...

— ...А... губы...

— Ещё, ещё... сильнее... Губы это... чтоб тебя... лучше видеть...

Рёв.

— ...семь...

— ...Что?...

— Ну... Я, знаешь... вдруг подумала... тут, тут и тут, и ещё... нужно семерых... нас, чтоб... одновременно тебе, да?... Одна-то я же не могу всё сразу, и даже... втроём, просто физически...

Нарастающий смех.

— Элинька, да ты... ты с ума сошла. Семеро по лавкам!... Это ж... тут и вчетвером-то тесно бывает... Одних рук четырнадцать штук. И ребро...

Молчание. Тихий смех.

— Эль, ну прости, я зря так... Мне никто так не говорил никогда, просто... очень ты считать любишь...

Дрожащий вздох.

— И немножко... субмиссивная, кажется, да?... У нас этого ещё не было... Но это и хорошо, будем учиться, правда же? Чтоб тебе было хорошо... Тут у всех свои погремушки, ты нас, может, и не знаешь ещё... Главное — понимать. ...Ну что ты?

— ...Ничего... Просто... Я... Мы же не рабы. А я... вот видишь, какая...

— Подожди, ты...

— Вот ничего не могу поделать... представляю. Понимаешь?

— ...Да... Да, понимаю. Но... И ты...

— Я хочу... (глухо, задыхаясь) служить... Андрюшенька, прости меня... не уходи...

— Да куда я, что ты... я с тобой... Чего ты перепугалась? То есть... Ничего же страшного не произошло. Я наравне с другими...

Всхлипы.

— Эля... милая... Не плачь, не плачь, зачем нам семь, мы... ты одна мне...

Всхлипы.

— Эля, Эля... Если бы нас было сто... А давай, знаешь что... Давай я попробую тебе объяснить, как сам понимаю... можно?

Шмыганье носом.

Вздох.

— И как я понимаю то, как ты понимаешь... Мы ведь очень с тобой похожи...

— (шёпот) Одной крови...

— Ага...

Пауза. Шум дождя за окном.

— Ну так вот. ...У гурий в мусульманском раю — прозрачная кожа. Всё видно насквозь. Представила? Жутко, да?... То есть полная сверху донизу прозрачность, просвеченность, однородность — это невозможно, мы... биологические существа. Прозрачность не то что не идеал, это умственная лень, упрощение... Для жизни всегда есть и должны быть перегородки, непрозрачности, противоречия. Туман нужен. Мы многослойные, многоэтажные, и это нормально, что этажи очень разные, даже вроде бы несовместимые...

Пауза.

— Большое растёт из глубины, из... физиологически важных для нас вещей, да? Которые в тебе делаются как бы сами. Причём порождения нижних этажей — сами по себе — живучи, но нежизнеспособны... такой парадокс. Им нужно подняться, всплыть, пройти через весь стек, чтобы получилось что-то... самостоятельное. Это называется творчество... Верхние без нижних слабы, скучны... не совсем бесплодны, но близко. Нижние — наглы и уродливы, примитивны. Их надо отбирать, причёсывать, кого-то кверху головой переворачивать... а кого и вовсе на порог не пускать... но не нужно их стыдиться. Нужно знать и управлять...

— Пользоваться?...

— Ну... в каком-то смысле. Но правильнее к ним относиться как к непутёвым родственникам. Слушать их излияния, фильтровать ценное... но и воспитывать их, облагораживать, отучать от совсем уж свинства. Это работает. А любовь — так это же и значит, что ты принимаешь другого в... семью себя. Пускаешь внутрь... и не только на верхний этаж. Глубже. Но никто не обязан пускать до самого дна, понимаешь? Его, может, и нет, этого дна... или ты сама там никогда не бывала. И уж во всяком случае за него не отвечаешь... Хотя вот Лем «Солярис» написал — что нетушки, мол, ещё как отвечаем мы за своё дно, вот бы нас в него ещё потыкать... а Океан потом отхлестать, в отместку, жёстким излучением... такой вот гуманист...

— Странно... Я в детстве читала — думала, про любовь такая книжка... с самопожертвованием...

— О чём и речь! Конечно, любовь и садизм, их разделить очень трудно бывает... некоторым. Оба из глубин. Ум помогает, но и ум можно совратить... к старости особенно, последний роман того же Лема см. А вообще-то проблема дна упирается в проблему «я» — где оно кончается и начинается не-я, и ответ — легко догадаться, как всё в человеке — что чёткой границы нет и быть не может... И, знаешь...

Пауза.

— Спасибо, что ты меня... в себя пустила. И нас...

— Ах...