Вечные мы

ФИК: тайные встречи. Мир последнего идеала красоты, через тысячи лет отбора и гениальности, где все немыслимо прекрасны и немыслимо разны, и где каждому невозможно не любить всех кого видишь и знаешь. Где сильнейшая «наша» любовь потянет максимум на вежливый интерес. Где избирательность в любви уже не работает by force of sheer beauty (что, скорей всего, невозможно, избирательность наоборот только вырастет, но попробуем представить). И конечно же, им нельзя, немыслимо без близости, со всеми кого любишь, то есть со всеми, period. Просто умрут без этого, задохнутся. Но — главное! — никому нельзя знать, кто когда и с кем и как. Всё должно быть в строжайшей тайне, потому что это слишком для них важно. Если узнаешь, что вот сейчас он с ней — это перетянет весь мир, накренит, обвалит, сойдёшь с ума. Или наоборот, нельзя будет не побежать к ним, не броситься, усилив всё взрывообразно, и тем ещё вернее сведя с ума остальных — будет чёрная дыра, big bang любви. Поэтому — тайна, тем более трудная, что они куда чутче нас, видят и понимают неизмеримо больше. Все знают, что у всех со всеми, но смертельно важно не общее, а частное — кто с кем вот прямо сейчас, и этого знать нельзя, и они все знают что нельзя, но не хотеть знать не могут. Ходят по краю. Даже случайных фраз типа «он с ней» избегают, привычно, потому что слишком бьёт по мозгам, даже когда речь о совершенно неодушевлённых и несимволических предметах. И чувство вины и тайной сладости у тех кто смог, всё-таки смог уединиться, и дичайший, на разрыв башки, неукладывающийся ни во что нестык между «все всех всегда» (и все знают!) и «мы с ним сейчас» — и никто, никто не знает... Что-то в этом есть, надо ещё думать.

ФИК, даже метафик: любили с детства, были разлучены бессчётно лет, и всё это время друг друга искали. Но в этом мире нельзя полагаться на узнавание по лицу, лица и тела меняются как одежды, как облака, вернуть нельзя и замереть нельзя, и чтобы узнать кого-то (в обоих смыслах!) нужно прожить вместе, дни или годы, но близко, тесно, чтобы наконец уверенно сказать: да. И вот он сходится, расходится, бежит, ищет, мечется, перебирает, влюбляется, иногда сразу в нескольких, живёт с ними или увозит в далёкие страны. Но не знает, что на самом деле он её уже нашёл, да, это она, она давно его узнала и ждёт, ну когда же, когда он её узнает, а он всё тоскует; она пробует так и этак, пытается быть разной, вспоминает какая она была в детстве, живёт с ним теперь уже в нескольких телах, уходит одной и возвращается другой — а на самом деле это всё она — и он любит её всякой, теперь уже любит, но всё равно мечтает о той, и не узнаёт её-их, вжимаясь ночью и восхищённо бегая кругами днём, и боится как бы «они» не ревновали его друг к другу, вот глупый. Эх, грустно вышло.

14   ПОРОСЁНОК И ПЕРЕЦ

— Маш... Можно?...

Скрип двери, шорох.

Молчание.

Глубокий вздох.

— Элли... Здравствуй, Элли. Вот ты какая... Проходи, я всегда рада тебе...

Шаги.

Шорох. Скрип.

Смущённый смешок. Тихое «ой».

— Ничего, ничего, сейчас я... Вот так. Садись. Прости меня... Я знала, что ты придёшь, только не успела... приготовиться.

Быстрые шаги босиком.

— Минутку... проше пани...

Металлический стук. Шум закрываемого окна.

— Спасибо... что пришла ко мне, милая девушка Элли. Позволь... послужить...

Шорох.

Стеклянное звяканье.

— Ты такая красивая... Элли. Можно, я?... на волосы...

Слабый смех.

— ...Вот так... Теперь ты, знаешь?... как улыбка возвращения домой... Ты дома, Элли...

Нерешительный выдох.

Тонкий звон.

Шелест бумаги или ткани.

Ритмичный неразличимый шёпот.

Тихий смех.

— (шёпот) Маша, Маша...

— М-м-м...

— ...Глазищи хитрющи...

— ...Дык...

Смех.

Вздох.

Кашель.

— Маша... А вот что ты сейчас делала, расскажи?...

— ...Делала? Да что... Шью вот... штанишки мужу, чтоб не мёрз он в стужу. А в общем, ничего и не делала. Тебя ждала...

Дрожащий вздох.

— ...Ну что ты, Эль... Ну... Всё же хорошо...

Глухой всхлип, но не без самоиронии.

— Элли, Элли... Знаешь... Одна маленькая девочка сочиняла сказки... о том, как вещи не любили делать то, для чего предназначены: обувь терпеть не могла надеваться, каша — есться, книжки — читаться... Но конец всегда был счастливый: через приключения, через уговоры других вещей... конформных... бунтари смирялись, начинали служить. И даже с любовью. Даже лучше всех... Понимаешь?

— ...Маш, я... не знаю... Мне как-то... тревожно? Сама не знаю почему...

— Ты просто вживаешься... Сначала было странно и... страшно?... но и хорошо — да? ведь было? А теперь ты как бы всмотрелась и видишь, как у нас тут... всё...

— ...Как?

— Как... на коленке сделано? Понимаешь, что я...

— Д-да, но... Не знаю. Может быть... Ну да, наверно... тревога, что всё непрочно так... будто случайно...