Тэдди объяснял долго и тщательно, путаясь, снова возвращаясь к сказанному - ему надо было доказать этому непонятному человеку невозможность бомбежки, чтобы не было обидно за прошедший впустую нелегкий рейс, и Тэдди старался изо всех сил убедить, заставить Стивена возвратиться.
Стивен слушал с холодным любопытством не перебивая.
- Довольно. Я вас понял. Не считайте меня идиотом, Я кончил в свое время Чикагский университет и разбираюсь немного в научных проблемах. Я все понял - Красное Пятно - это заповедник яиц...
- Или семян гловэллы. А заповедники трогать нельзя.
Стивен был невозмутим. Его рука лежала на контроллере лазерной пушки.
- Пускайте торпеду. Или я отправлю вас к праотцам раньше времени.
Стивен не шутил, и Тэдди понял это без дополнительных пояснений.
- Нет, Роуз. Я не буду стрелять.
- Во-первых, я не Роуз. У вас очень плохая зрительная память, мистер Стоун. Перед вами, как перед потенциальным покойником, мне скрываться нечего. Я напомню вам, где вы могли меня видеть. Вернее, не меня, а мою фотографию. Вспомните газеты. Раздел - "Интерпол" разыскивает". Телевидение - с тем же текстом. Афиши на домах - фас и профиль. Вспомнил? Нет? Напрасно. Я не люблю, когда меня забывают. Короче говоря, я - Питер Нидерхольм, или "Белый Ральф", как зовут меня в народе.
- Белый Ральф... Хорошие друзья у Смитов, однако.
- Кончайте трепаться. Пускайте торпеду. Это облегчит вашу судьбу.
- Вы хотите сказать, что оставите меня в живых?
- Подумаю. Вполне возможно. Мне нужны пилоты. Я хорошо плачу.
Корабль Тэдди висел сбоку и чуть ниже корабля Ральфа. Надо было развернуть космолет носом к противнику и поймать его в перекрестие прицела. Но сделать это так, чтобы Ральф ничего не заметил раньше времени. Его лазерная пушка смотрит прямо в главный визир.
Тэдди подался к экрану, подперев подбородок рукой, поправив верхнее крепежное кольцо скафандра - блестящий титановый ошейник - и приготовился к долгому разговору.
- Слушайте, Стивен... то есть, Ральф, вы отлично водите космолет. Это что у вас, "хобби"?
- Не совсем, дорогой Стоун. Я в молодости был военным летчиком.
- А как же Чикагский университет?
- Одно другому не мешает. Но не заговаривайте мне зубы. Пускайте торпеду! Я приготовил аппарат, чтобы запечатлеть ваш номер.
- Можете не беспокоиться. Спектакль отменяется. Герои устали. Торпеды не будет.
- А вы представляете себе финал?
- У меня есть подозрение, что финал будет одинаковым во всех случаях. Если Смитам было угодно послать меня в паре с Ральфом, то не надо быть провидцем, чтобы разгадать их намерения.
Это было очень трудно - разворачивать корабль, не глядя на приборы, и пальцы пилота, небрежно брошенные на пульт, онемели от напряжения. Он поворачивал огромную машину, способную сожрать сто тысяч миль в минуту, медленно, предельно медленно, интуитивно чувствуя каждый отвоеванный у пространства сантиметр.
- Вы догадливы, Тэдди. И храбры. Я тоже не люблю сантиментов. А потому иногда со спокойной совестью нарушаю обязательства. Вы мне нравитесь. Поэтому у вас есть шанс.
- Сомневаюсь. Если он даже и есть, то совсем не тот, о котором вы думаете...
Его выдал неосторожный взгляд - глаза непроизвольно скользнули на панель прицела. Белое пятно было точно в скрещении черных паутинок, и в следующую долю мгновения они уже смотрели в глаза друг другу - два вооруженных врага, готовые к поединку, но Ральф среагировал быстрее, и пока рука Тэдди прошла длинный путь от ручки управления к полосатой - синее с белым! - рукоятке, по глазам ударил пылающий жгут, и сначала стало черно, а потом нестерпимо больно, и Тэдди рванул рукоятку, крича от боли, и ушедшая торпеда толкнула космолет набок.
Он ничего не видел, а только почувствовал пляску красных огней на приборной доске и догадался, что лазер Ральфа пробил бак, что до взрыва корабля остались считанные секунды, и, закусив губу, ни на что не надеясь, нащупал у сиденья рычажок катапульты.
Последнее, что мелькнуло перед его глазами - большая пестрая бабочка на влажном цветке белой магнолии и тонкие смуглые пальцы, коснувшиеся сомкнутых крыльев. Бабочка дрогнула, встрепенулась, крылья слились в радужную вспышку, и среди ночи наступила ночь.
Он не очнулся даже тогда, когда прозрачную капсулу, в которой лежал он, как в сгустке янтаря, через восемнадцать часов бережно приняли тралы спецпатруля МСК.
- Как он погиб?
- Не знаю, дядя Клаус... прости, отец, но я... Я никак не привыкну...
- Не смущайся, дочка. Я понимаю. Мне тоже не легко было называть тебя "мисс Джой".
Было раннее, светлое утро, розовое, как на рекламных открытках. Оконные стекла в баре, матовые от росы, вобрали в себя зарю, и медленными широкими мазками раскрашивали стены в цвет огня. Клаус смотрел на кружку и в синевато-розовой пене ему мерещились облака.
- Я не знаю, отец. Все произошло так стремительно... Дядя Чарли поднял ружье, но не выстрелил...
- Почему? Почему он не выстрелил?
- Разве он ответит теперь? Я могу только догадываться. Солсбери без конца твердил, что магнитная черепаха в его виварии - последний экземпляр венерианской фауны.