Вечные всадники

Вмиг промчавшись по Главной улице Аламата, конь сам круто остановился у дома своего друга. Солтан быстро соскочил, ввел коня во двор и спешился, чтобы успеть сказать матери, куда он сейчас хочет податься, и попрощаться с ней. Но мать еще не спустилась с крыльца, как во двор влетел верхом новоиспеченный староста Сушеный бок. Помахивая плетью и трусливо озираясь по сторонам, он прикрикнул:

– Скорей переседлывай, паршивец! Ждут.

Увидев под навесом седло, к которому направился Солтан, он насторожился:

– Сукин сын, это разве седло Тугана? Я всегда видел его на коне твоего отца.

– Я лучше знаю! – ответил Солтан и понес седло к коню.

– Брось! Это седло твоего красного отца! – соскочил Сушеный бок с коня.

– Объяснил бы тебе кое-что мой отец, но его нет: он бьет твоих фашистов!

– Змееныш, да я вздерну тебя на виселице вместе с твоим другом Шайтаном! Зачем обманываешь благородных людей?

Марзий сошла с крыльца и кинулась к предателю:

– Это ты обманываешь благородных людей всего аула, лебезишь перед зелеными змеями! Ты! Зачем ты напал на мальчика, как будто он тебе ровня? Я сумею защитить своего единственного сына, тебя не побоюсь!

– Ты бы лучше помалкивала… трусливо отступил Сушеный бок. – Забываешь, что твой муж воюет против фюрера!

– Чтоб этого фюрера-мюрера с тобой вместе я видела в саванах! Сказала я тебе: отстань от мальчика…

Но мальчик тем временем уже переседлал коня и сидел верхом.

– Прочь с дороги! – крикнул он, наезжая на предателя. – Мама, за меня не беспокойся!

Конь выскочил за ворота, и, пока староста взбирался, охая, на свою лошадь, Солтана след простыл. Да и какой конь мог бы догнать Тугана!

Марзий до вечера не особенно волновалась за сына. Она наглухо заперла ворота, чтобы эти «проклятые фюреры» не ворвались во двор. Они уже один раз наведывались, отбирая в домах яйца, кур, гусей, индюков.

С наступлением темноты тревога в душе Марзий усилилась. Куда же ускакал сын? Как он оказался с Туганом? Марзий до боли в ушах с крыльца прислушивалась, не раздастся ли цокот копыт.

Скачет чей-то конь… Нет, это не Туган. Это примчался Сушеный бок. Его глазки поблескивали в темноте, когда он, склонясь с седла, спросил через забор:

– Где твой сын?

– Как где? Не ты ли сам за ним приезжал и говорил: «Ждут»?

– Где твой сын, проклятая женщина? опять спросил Сушеный бок, хлестнув плетью по забору.

– Эх, ну и мужчина! Уже и обычаи наши забыл? Кто из горцев разговаривает с женщиной вот так? Да что с тебя взять… Когда человек продается, то продается, видно, со всеми потрохами. А ходил ведь раньше тихонький, с улыбочкой, кланялся каждому, чуть ли не ломая свой сушеный бок. Теперь же вот каким стал! Если тебя «фюреры» сделали тамадой, не думай, что Аламат примет это!

– Тебя не спросили!

– Сгинь с моих глаз! Я открою против тебя женскую войну, проклятый! Это ты виноват, что моего мальчика до сих пор нет дома! Куда он делся? Что ты с ним сделал? – вскричала разъяренная Марзий и подняла над головой пузатый глиняный жбан, готовясь запустить им в старосту.

– Опомнись, змея! – пришпорил коня и отскочил от забора Сушеный бок.

Он получил дерзкий отпор при исполнении своих служебных обязанностей. Пришлось отступить перед этой ведьмой, готовой поднять «женскую войну», которая позорна для такого паршивого горца, как Сушеный бок.

Марзий не радовалась своей победе. Она опустилась на ступеньку крыльца и заплакала. Куда девался сын? Несдобровать ему теперь. Натворит он беды…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Шайтан проснулся, вышел во двор и огляделся. Мать доила корову; не выпущенные куры беспокойно выглядывали из-за решетчатой дверцы, ишак дремал стоя, собака лениво зевала, потягивалась.

Солнца еще не было даже на верхушках гор. «И наверное, не будет», – огорчился Шайтан. В воздухе висела какая-то серая хмарь.

Нигде ни звука, как будто в Аламате нет ни одной живой души.

«Надо, чтобы сестренка и братец сходили на кукурузное поле, – решил Шайтан, теперь самый ответственный за семью. – Если не разгонят, как вчера, то они принесут хоть полмешка початков. Полицай Дугу вчера разогнал всех, сам хочет поживиться, а заодно и выслужиться перед фрицами…»

Лейла встала с подойником из-под коровы, а теленок тут же уткнулся в пах матери, весело играя черным кончиком хвоста.

Выгонять коров на луг боялись, да и пастух боялся водить аульное стадо. Лейла бросила перед коровой собранную с огорода траву и запечалилась:

– Аллах, зачем допускаешь такую несправедливость? Кругом благодать, щедрое августовское лето, трава на выпасах по пояс, а бедные животные голодают! Урожай, выхоженный нашими руками, теперь собирают для себя несколько продавшихся подонков… Зачем ты это допускаешь, боже?

Шайтан спустился в просторный подвал-плотницкую. Он все никак не удосуживался доделать стулья, которые начал мастерить отец. Не то что не удосуживался, а не умел, хотя и не признавался себе в этом. Только теперь он понял, каким все же мастером был отец. Жаль, что Шайтан плохо учился у него ремеслу. Ничего, при желании можно освоить все. Вернется отец – порадуется за сына.