Вечный Град (сборник)

Веттию, как обычно, нравились эти песни, и он слушал пение с удовольствием, но уже с середины второй почувствовал, что все эти прекрасные слова не имеют никакого отношения к происходящему. Пирующие – не исключая Великого Учителя – смеялись, много пили и ели и недвусмысленно заигрывали с девушками-певицами, чьи молодые, свежие тела притягивали взгляды и руки, и с мальчиками-прислужниками. Зазвучали непристойные шутки, столь разительно отличавшиеся от слов песен, и грубый, плебейский смех, похожий то на икоту, то на ржание – ничего подобного невозможно было и представить на пирах у Геллия или Фронтона. Веттий ждал, что Великий Учитель возмутится и восстановит порядок, но тот не проронил ни слова. Вскоре каждый, кто хотел, нашел себе пару. Кто не искал пару, тот услаждался вином и пищей, – многие ели с такой жадностью, как будто до этого долго голодали.

Потом пели и другие девушки и наконец настала очередь Марцеллы. Она не сбрасывала с себя одежд, и ее голос звучал болью и отчаянием:

Свете светов, на него же уповаю,
Не оставь меня во тьме до исполнения времени
                                                                                 моего.
Помоги мне и спаси меня тайнами твоими,
Приклони ко мне ухо твое и спаси меня.
Да спасет меня сила света твоего, и да возьмешь
                                          ты меня к эонам вышнего….
Ибо ты, Свете, тот, в чей свет я уверовала.
И когда уверовала я в тебя, издевались надо мною
Архонты эонов, говоря: «Прекратила она тайну ее».
И ты тот, кто спасет меня. И ты – Спаситель мой,
и ты – тайна моя, Свете.
Уста мои наполнены славою, дабы рекла я тайну
                                         величия твоего во всякое время.
Ныне же, Свете, не оставь меня в хаосе
                           при исполнении всего времени моего, не оставь
                                                                                         меня, Свете.
Ибо взяли они всю силу у меня.
И окружили меня все исхождения сего Дерзкого,
              и восхотели они весь свет мой взять сполна,
                                 и наблюдали они за силой моей.
Между тем говорили они друг с другом в то время:
           «Свет оставил ее». Захватим ее и возьмем свет
                                                     весь, тот, что у нее…»[16]

Великий Учитель, не дослушав, встал со своего ложа и удалился из помещения, уводя одну из девушек. Марцелла, прервав свою песню на полуслове, бросилась вслед за ними.

После их ухода началось что-то невообразимое. Несмешанное вино полилось рекой, перемены блюд следовали одна за другой, флейты и кимвалы зазвучали бешеным весельем, движения стали раскованными, потом развязными, потом откровенно непристойными, как пляски гадесских танцовщиц. Мужчины и женщины начали совокупляться прямо на виду у всех и порой без разбора пола, правда в полумраке постепенно потухающих светильников и дымном курении благовоний лица были почти неразличимы.

Веттий смотрел на все это в ужасе. Он успел выпить немного вина, и оно ударило ему в голову, но не заглушило чувства острого стыда и разочарования. «Так вот что они называют освобождением, путем к свету? – думал он. – Но это же просто какой-то лупанарий – и где в нем свет?» Покинув то гостевое ложе, на котором он должен был возлежать вместе с другими непосвященными, несчастный забился в угол, спрятавшись за колонну, и думал только об одном: как бы незаметно выскользнуть из этого ужасного помещения. Но тело его оцепенело. Сколько времени так прошло, он не помнил. Некоторые пьяные заснули кто на ложе, кто прямо на полу.