Вечный хлеб

Ну а не работать, не прикасаться чуткими пальцами к прохладному пластичному мясу, к упругим овощам, к покалывающим песчинкам панировочных сухарей он все равно не может. Сначала он снова начал делать дома торты. Один он теперь не мог и призвал на помощь Костиса: привозить продукты, наклоняться к духовке. А скоро Костис придумал для него и более интересную работу: готовить праздничные столы для свадеб, дней рождения, юбилеев. Ведь многие празднуют дома — но хотят при этом блеснуть угощением перед гостями. Альгис пустил слух через своих клиентов — и скоро заказов стало столько, что приходилось многим отказывать.

Разделение труда у них четкое: Костису достается работенка по уму,как он сам не устает повторять, — доставать в магазинах и на рынках сырье для будущих шедевров, стоять над горячей плитой, а Вячеслав Иванович усаживается в праздничном доме за столом — и чародействует, охотно при этом давая советы хозяйкам: в нем проснулись педагогические склонности. Часто при этом он впадает в патетику, говорит, что нужно ценить кулинарное искусство так же высоко, как искусство музыки или поэзии, но хозяйки с ним всегда совершенно согласны и жалеют только, что такие умные речи не слышат их мужья и дети.

Одна только странность у Вячеслава Ивановича. В первом же доме, в котором он приготовил стол, ему изящно вручили в конверте деньги — и с ним случился припадок, почти такой же бурный и необъяснимый, как однажды в больнице при упоминании фамилии профессора: он закричал, что делал не для того, что он не такой, что он ради искусства, и при этом чуть не порвал конверт — едва успели выхватить из рук изумленные и испуганные хозяева.

— Я не конвертник, — повторял Вячеслав Иванович, — я не конвертник!

Странное это слово почему-то особенно ему отвратительно. И с тех пор, появляясь в новом доме, он с первых же слов вежливо сообщает:

— Я не конвертник.

И не берет денег за работу.

Деньги за его спиной берет Костис — бывший таксист, разумеется, не может стерпеть такого идиотского идеализма. Но старательно устраивается так, чтобы Вячеслав Иванович не заметил. Всякий таксист— психолог, и Костис понял, что если Вячеслав Иванович вдруг узнает о получаемых гонорариях,как игриво выражается старик, то откажется от заказов раз и навсегда. Ну а тратит гонорариион фактически на Вячеслава же Ивановича: безотказно возит его по всем делам, что встает в копеечку, а вернее, в рубли при подорожавшем бензине, да и питается теперь Вячеслав Иванович почти все время у них, потому что стал недолюбливать свой пустой дом; и подарки ему хорошие к праздникам…

Ну а настоящий праздник для Вячеслава Ивановича, когда его изредка приглашают как известного на весь город специалиста ну хоть в тот же «Приморский», когда там ответственный банкет. В честь пушников, например, после аукциона. Когда нужно показать настоящий класс! И он творит настоящий марсельский буйябесс. Или осетрину под соусом бешамель!А когда приезжали индусы, выдал такое каррипо-бенгальски, что те не поверили, будто готовил русский повар, и их привели на кухню, и они что-то восклицали, жали руки, сверкали вспышками, а потом спустя месяц прислали вырезку из своей газеты с фотографией Вячеслава Ивановича. Он наклеил ее в тот же альбом, где постепенно желтели заметки о сверхмарафонах, в которых он бежал… Вот только в родную «Пальмиру» не позвали ни разу.

Но то редкие праздники. Дела же Вячеслава Ивановича связаны с коричневой дерматиновой тетрадью. При помощи Костиса он разыскал в редакции Лагойду, и тот, не помня обиды, увлекся блокадным подростком Сережей Сальниковым. Сам журналист так и выразился: «Увлекся!»

— Своего рода «Шахматная новелла», — сказал Лагойда. — Вроде как у Цвейга.

Вячеслав Иванович не читал Цвейга, но все равно обиделся: что за «вроде как»? В том-то и дело, что не было такого нигде и никогда! Но все же оставил Лагойде копию. Тот сказал, что постарается разыскать бывших товарищей Сережи по шахматному кружку Дворца пионеров, по школе. И обещал полностью включить в свой очерк рассказ Сережи «Вечный хлеб».

Изредка приходят письма с Камчатки от Риты. Все больше об Артеме: как растет, как уже стоит в кроватке. Наверное, так и должно быть: рождается внук, и к нему переходит вся любовь, все заботы…

Отвечает Вячеслав Иванович длинными письмами. Обращается он к обеим: и к Рите, и к Алле, но, когда пишет, видит перед собой Аллу. И потому письма получаются наставительными. Особенно одно: