Вечный хранитель

— Начнешь кричать, выйдут и надают тебе по тыкве. Тут такая тишина, что слышно, как муравьи ползают. Нельзя ее нарушать. Это тебе не город. Здесь никто никуда не спешит, дни растянуты в недели, месяцы — в годы, а годы — в столетия. Время ту застыло. Видишь, нет ни электрических, ни телефонных столбов, ни машин, ни телевизионных антенн.

— Вижу… Но как мы найдем нужную избу?

— И кого вы соколики ищете?

Глеб даже подскочил на месте, услышав незнакомый голос, прозвучавший над самым ухом. Он резко обернулся — и едва не вскрикнул от испуга: перед ним стоял давешний покойник! Только теперь на нем была надета рубашка-косоворотка из синего ситца в мелкий красный цветочек и полосатые портки, заправленные в лапти с обмотками.

— В-в…В-вы?! — с трудом выдавил из себя Глеб.

— Мы, — весело ответил «покойник».

— Н-но как?..

— Что — как?

Глеб мужественно собрал всю свою волю в кулак и уже более спокойно спросил:

— Как вам удалось вернуться с того света?

— А-а, вон оно что… — Мужик внимательно присмотрелся к Глебу и сказал сам себе: — Похож… Как это я сразу не признал? Тихомиров… Но младший. Я не ошибся?

— Нет. Но вы так и не ответили на мой вопрос.

— Все вопросы потом. Сам скоро все поймешь. А отец твой почему не приехал?

— Не счел нужным! — с вызовом отрезал Глеб.

Ему очень не понравилось выражение превосходства, которое блуждало по лицу «покойника», как ветер по пшеничному полю.

— Он все равно опоздал бы… — Мужик резко помрачнел. — Ну, коли приехали, то пожалте за мной, господа-товарищи…

И он, не вдаваясь в объяснения, пошел вдоль улицы. За ним последовали и Глеб с Жуком.

— Что это за козырь? — тихо спросил Жук. — Знакомый?

— Почти, — хмуро ответил Глеб.

— Не понял… Что значит — почти?

— А то и значит… Давай продолжим базар-вокзал, когда нас определят на постой. К тому же мы, кажется, пришли…

Строение, к которому «покойник» привел парней, сильно отличалось от других деревенских изб. Оно было двухэтажным и смахивало на барский дом или, скорее, на княжеский терем. Даже крыша у него была не простая, а «бочкой».

Вход в этот «терем» был не по центру, а смещен к левому краю фасада. К входной двери вели ступеньки, образовавшие высокое крыльцо. Затем ступеньки круто забирали вверх, к входу на второй этаж. Этот лестничный марш был огражден резными перилами и закрыт от непогоды навесом.

— Вам сюда, — сказал бывший покойник. — Прошу-с. Только нет уже Глафиры Миновны. Остался лишь ее дух.

Он сделал неуловимо-быстрый жест правой рукой — словно перекрестился.

— Умерла?! — Глеб резко остановился.

— Нет! Глафира Миновна умереть не может, — строго сказал мужик. — Она ушла в другое измерение.

Глеб тряхнул головой, пытаясь привести в порядок мятущиеся мысли, и задал риторический вопрос:

— Тогда что нам здесь делать?

— Завтра будет девять дней со времени ее ухода, — сказал мужик. — Вам нужно присутствовать. Это ваш долг как ближайшего родственника.

— Да, да… все верно. Извините. Где похоронили… м-м… ее бренные останки?

«Господи! — мысленно возопил Глеб. — Куда я попал?! Что я несу?! Бренные останки… Баба Глаша ушла в другое измерение… Высокий штиль. Нет, бред сумасшедшего! А может, я сплю и все это мне снится? — Он ущипнул себя и почувствовал сильную боль. — Нет, я точно в этой Жмани… Какого хрена я сюда приперся?!»

— Где и должно — на погосте, — ответил мужик.

— Тогда мы сначала сходим туда.

— Это по-человечески, — с одобрением сказал бывший «покойник». — Рюкзаки оставьте у ворот, их никто не тронет. Я провожу вас. Между прочим, меня зовут Антип.

Глеб и Жук назвали свои имена, и вся гоп-компания продолжила путь к другому концу деревни, которая представляла собой тянувшуюся параллельно речке одну очень длинную и широкую улицу.

Жмань сильно отличалась от современных русских деревень. И прежде всего простором и хозяйственной добротностью. Каждая изба имела просторное подворье, огороженное забором, на котором размещались сараи, овины, амбары, риги[57]; по двору ходили куры и индюки, в садах стояли пчелиные колоды и ульи, в огородах росла картошка, свекла, капуста, лежали здоровенные тыквы, на стерне полей, тянущихся до самого леса, высились стожки пшеничной соломы, в речных заводях плескались гуси и утки, на склоне холма паслась большая отара овец и коз. Кроме того, судя по навозу, встречавшемуся по пути, деревенские жители держали еще и другую живность — коров и лошадей.

Чуть поодаль, в речном рукаве, была устроена запруда. Оттуда доносились мерные шлепки. Это вращалось большое колесо водяной мельницы. Вскоре они миновали кузницу — небольшое приземистое строение, рассказавшее о своем предназначении звоном молотков о наковальню.

— Хорошо народ устроился, на полном самообеспечении, — тихо сказал Жук. — Богато живут. О таких деревнях теперь можно прочитать только в книгах. Будто и не было разрухи после трех революций и двух войн и коллективизации.

— А почему ты насчитал три революции?

— Ладно, соглашаюсь на одну. Будем считать перестройку вторым коммунистическим переворотом. Здесь что, староверы живут?

— Я и сам не знаю, — осторожно ответил Глеб.