Вечный колокол

А расстояние между ополчением и конницей сокращалось, Млад чувствовал, что они не успевают, и не было такой силы, которая могла бы задержать лавину всадников хоть на минуту. Ветер дул в лицо, но коням это не мешало. В них летели копья, ножи и топоры, но это не замедляло их бега.

Спасительный овраг был в нескольких шагах, когда сзади раздались вопли, хруст костей и глухие удары — конница настигла последние ряды, колола пиками, топтала копытами, разбивала головы шестоперами. С Младом поравнялся всадник: оскаленные зубы черного коня грызли странные, непомерно большие удила, из носа струями пробивался пар, словно огнедышащий змей скакал под всадником. Млад никогда не видел близко таких лошадей — он и в шлеме не дотягивался ростом коню до холки. Зверь, сущий зверь, а не конь: говорят, такие пьянеют от запаха крови. А сзади его настигал еще один: в щит на спине ударило копье, разламывая его пополам, но броня выдержала — удар толкнул Млада вперед, но не уронил, и в этот миг земля ухнула вниз. Конь, обогнавший его, ломая ноги, провалился в овраг, перевернулся через голову, подминая под собой всадника и двоих ополченцев.

Млад вместе с раненым мальчишкой и псковичом съехали на дно оврага без особых потерь. А Добробой уже карабкался вверх по крутому склону, Ширяй толкал его снизу, а с другой стороны к нему тянулись руки, помогая выбраться. Млад зажмурился, ожидая, что скачущий сзади всадник опрокинется в овраг, но тот дернул к себе поводья: огромный зверь поднялся на дыбы, ударил по воздуху копытами, словно сожалел, что не достал добычи, а потом повалился назад, придавив всадника, под ноги следующему ряду.

— Быстрей, Мстиславич! — Ширяй подставил плечо, — не глазей!

— Сам выбирайся!

— Успеется!

Кустарник на краю леса давно смяли, втоптав в снег. Там, где овраг был не столь глубок, и на дороге конница добралась до леса, но ее встретили лучники, и дорогу немногочисленным всадникам заступила дружина, давая возможность ополчению уйти поглубже. Давка на краю оврага задержала конницу.

4. На Псков

Они бежали еще пару верст, пока совсем не выдохлись, отрядом человек в сорок — не считая раненых, безнадежно отставая от тех, кто уходил налегке. Первым упал Добробой, и Млад испугался, что у парня не выдержало сердце — ему было всего шестнадцать, непомерно большой рост и сила и без того не соответствовали возрасту, а тяжелая ноша вкупе с непривычными доспехами могла его и убить. Но плечи парня поднимались и опускались в такт тяжелому дыханию, и пока Млад до него добирался, тот успел прийти в себя и поднять голову. Млад сам еле дышал и еле переставлял ноги, стеганка насквозь промокла от пота, пот лился по шее из-под подшлемника, и холодный ветер, ощутимый даже в лесу, не остужал разгоряченного лица.

— Мстиславич, отдохнуть бы… — взмолился Ширяй, привалившись к толстой березе.

— Да, ребята, — согласился один из псковичей, — так мы далеко не уйдем.

Они, не сговариваясь, сели на снег, и сначала просто сидели, вытирая им лица и хватая снег ртом, надеясь утолить жажду. Но стоило немного отдышаться, на людей навалилась другая усталость: все они не спали ночь, прошли тридцать верст от Пскова до Изборска и до рассвета рубились с немцами. Млад думал, что больше никогда не сможет встать: в бою он не чувствовал чужих ударов, а тут вдруг все ушибы заныли разом; правая кисть онемела и распухла, на левой оказался выбитым палец и порезано запястье — рукавица задубела от замерзшей крови. Пальцы тряслись, как у немощного старца, руки не поднимались — даже набрать горсть снега и то было непосильно.

Добробой поднялся и сел, заглядывая в лицо спасенному парню.

— Жив… — протянул он с облегчением, — а я-то думал — вдруг покойника тащу?

— Надо волокуши для раненых сделать, — предложил пожилой новгородец, — иначе не дотащим.

— Отдохнем немного — и сделаем, — кивнул другой.

— На дорогу бы выйти… — вздохнул кто-то.

— Щас тебе — на дорогу! Там рыцари на своих чудовищах ждут тебя — не дождутся, чтоб голову шестопером проломить.

— Видали, что за лошади у них? Жуть!

— Ничего. Деды наши этих чудовищ били за милую душу! Лошадь она лошадь есть. Вон, в овраге сколько их ноги переломали.

— Это не рыцари, — тихо сказал Млад, — наемники. У рыцарей доспех богаче и удобней. А у этих — гора железа и никакого толку.

— Точно! — подхватил кто-то, — Видели, как лучники их били?

Млад посмотрел на раненого мальчишку, который сидел рядом, привалившись к его плечу — тот не издавал ни звука. Глубокая рана шла через все лицо наискось, со щеки через переносье на лоб. Кровь еще сочилась из раны, но не сильно.

— Парень, ты живой? — спросил Млад.

Тот ничего не ответил, глаз, залитых кровью, не открыл, но лицо его чуть изменилось — он услышал.

— Живой — и ладно… — Млад похлопал его по плечу.

— Мстиславич, ты чего, ранен? — с места спросил Ширяй.

Млад покачал головой.

— А на руке чего? — не унялся шаманенок.

— Да царапина это, Ширяй, царапина… Рукавицу пробили.