Вечный колокол

— Будем надеяться… — вздохнул доктор и снова немного помолчал, но потом словно собрался с духом, — знаешь, милый мой, я не хотел говорить тебе этого… Я никогда ни с кем не обсуждаю таких вещей, но тут… Тебе никто этого не скажет, кроме меня. Возможно, мои подозрения беспочвенны, возможно, я сейчас оговорю честного и хорошего человека, но лучше я это сделаю, иначе…

— Ну что ты тянешь? Говори! Вернигора, например, всегда сразу говорит то, что думает. И ничего…

— Вот о нем-то я и хочу тебе сказать. И думаю: имею ли я на это право?

— Давай так: я сам решу, что делать с тем, что ты мне скажешь. А то сейчас мне кажется, что я чего-то не знаю, и поэтому выгляжу глупо, — улыбнулся Волот.

— Ладно. Слушай. Дело в том, что Вернигора и Млад любят одну женщину. И оба хотя на ней жениться.

Волот скривился: истории о любви его совершенно не волновали.

— Ну и что тут такого?

— Это очень умная и красивая женщина, она профессор университета. И она пока не выбрала между ними. Согласись, и Вернигора, и Млад Мстиславич тоже в своем роде заслуживают внимания женщины.

Волот никогда не задумывался о таких вопросах, женщины в его жизни пока оставались символом женской половины терема, так же как длинная рубашонка, которую он носил, пока был на их попечении. Наверное, он до сих пор гордился тем, что вырос и больше не имеет никакого отношения к женщинам. Хотя дядька время от времени намекал ему на то, что пора бы посматривать в сторону девушек не с презрением, а с интересом.

— Я не понимаю тебя, — Волот посмотрел на доктора удивленно — зачем ему обязательно надо это знать?

— Ты еще ребенок, — снисходительно улыбнулся Велезар, — они соперники, теперь понимаешь? Любовь — сильнейшая из человеческих страстей, ты и представить себе не можешь, на что способны люди, желающие избавиться от соперника и овладеть предметом своих мечтаний. Нет, Млад, по моему мнению, не допустит даже мысли о том, чтоб причинить зло Вернигоре. А вот Вернигора… В нем я не вполне уверен. Это сильный человек, привыкший добиваться своих целей, не очень заботясь о средствах. И его желание спросить богов о той самой таинственной силе, в существование которой я не очень верю, оно очень похоже на способ достигнуть этой цели. Я понятно объяснил тебе свою мысль?

Волот задумчиво кивнул. Как, оказывается, мало он знает людей… Как, оказывается, сложно складываются их отношения… А он-то думал, что Вернигора — друг волхва.

Происшедшее в суде сразу предстало перед князем совсем в другом свете: Вернигора не сумел избежать поединка между татарином и волхвом. И нисколько не возражал, когда Марибора предложила это тяжелое испытание. В отличие от Смеяна Тушача, он, наверняка, мог предвидеть, что волхв вызовется первым… Хотел выставить его трусом? Лжецом?

И что теперь с этим делать? Вернигора казался ему человеком, лишенным камня за пазухой, а выяснилось… И у него за душой есть то, что он скрывает от остальных. А может, он нарочно говорит о том, что волхв сильней Белояра, чтоб об этом узнали те, кто Белояра убил? А может… Волот стиснул кулаки: и снова недоверие, снова разочарование!

Ему пришлось приложить немало сил, чтоб доктор не заметил, как ему горько и тяжело.

5. Карачун

Дана прижималась к его боку, сидя в санях, уютно кутаясь в шкуры. К ночи подморозило, перестал валить снег, и сквозь низкие рыхлые облака на Волхов смотрела блеклая желтая луна.

— Младик, скажи, а ты сразу знал, что у тебя это получится?

— Что? — переспросил он.

— Взять в руки угли и не обжечься.

— Нет. Я не ожидал. Мне нужно время для таких штук, пляска шамана, обереги, бубен…

— И ты не испугался? — она потерлась лицом о его плечо.

— Почему, испугался. Не сразу, конечно. Когда почувствовал жар, тогда испугался. Но это быстро прошло.

— Ты удивительный человек. Как ты мог не догадаться? Как только Марибора предложила это, я сразу поняла — татарин струсит.

— Я не знаю… Я поверил. Ведь когда-то так и делали, чтоб выяснить, правду ли человек говорит. Я говорил правду, значит, я это мог.

— Тебе было больно?

— Почти нет. Только в самом начале. А потом просто горячо, но не больно.

— И как же ты не испугался? — она удивленно покачала головой.

— Я же говорю, я был прав. Ради Правды можно сделать и не такое, — Млад помолчал, — знаешь, когда я был маленьким, я сотни раз видел, как мой дед пляшет на углях. Я тогда еще не был шаманом, я только помогал ему. У меня был свой бубен, и маска, и обереги, я умел петь и плясать, как положено шаману, но не взлетал — чего-то не хватало. Я делал все, как дед, но на углях плясать не мог. Однажды я решил попробовать — мне казалось, это у меня получится. Мне казалось — стоит взойти на костер, и я взлечу вверх вслед за дедом. Я очень этого хотел…

— И что?

— Обжег пятки, — Млад засмеялся, — дед очень ругался. Тащил меня домой на закорках и всю дорогу ругался. И отец ругался тоже. Только мама меня жалела и защищала. Я несколько дней не мог ходить, а было лето, и мне очень хотелось к ребятам — купаться, раков ловить…