Вечный колокол

В отличие от Вернигоры, Темный никогда не говорил о высоких сущностях и напрочь отмел рассуждения Волота о Иессее, мороке, чужаках в Новгороде. Зато очень быстро разобрался с убийством Смеяна Тушича и доказал, что тот был убит немецким купцом по приказу магистра Ливонского ордена - его посчитали чересчур умелым миротворцем, способным заключить любой союз и помешать готовящейся войне. Письма купца обнаружились после того, как тот был отправлен под лед Великой реки, и чудом не сгорели при пожаре в Завеличье.

Со смертью Белояра Темному пришлось повозиться дольше, но, как он говорил, нет таких тайн, которые бы не выплывали наружу, и вскоре выяснилось, что волхва убил татарин, сын убитого накануне ночью посла: мстил новгородцам за отца, а Белояру - за лживое гаданье в Городище. Узнать это оказалось несложно: вернувшись в Казань, убийца хвастал об этом на каждом углу, и слухи просочились оттуда до новгородского войска.

Волот не мог не поразиться легкости, с которой новый главный дознаватель справлялся с тем, что у Вернигоры отнимало месяцы безуспешной работы. Может быть, Вернигора не там искал? Внимательные глаза Темного словно видели насквозь: людей, бумаги, события.

Это он предложил Волоту вернуть из Пскова дружину, чтобы иметь за спиной силу против Совета господ и подчиненной ему страже детинца, и, списавшись с князем Тальгертом, Волот так и поступил. Когда же дружинники вошли в Новгород, немедленно появился вопрос, кто встанет у них во главе. Тогда Волот и вспомнил совет Вернигоры: в отсутствие тысяцкого найти воеводу. И вскоре такой человек нашелся в Порхове - Волот потом никак не мог вспомнить, кто его предложил, потому что все в один голос говорили о том, что это самый подходящий воевода. Он был высок и красив: кудрявый, с орлиным носом и черной окладистой бородой, чистым, открытым лицом и горящими глазами - ни дать ни взять, отважный воин, готовый вести дружину в бой. И имя он имел подходящее - Градобор Милославский. Волот когда-то видел его, но никак не мог вспомнить, где и когда. Впрочем, он не раз бывал в Порхове.

Новый главный дознаватель был молчалив. Казалось, ему тяжело открыть рот, чтобы заговорить. А если все же начинал говорить, его хотелось слушать: каждое слово было весомым, как камень в крепостной стене. Он не стремился сблизиться с Волотом, о делах докладывал сухо и никогда не настаивал на своей правоте, хотя в ней и не сомневался. Волот почему-то стал побаиваться его, особенно после одного случая. Они приехали в судебную палату первыми, до появления Черноты Свиблова, - стражник открыл тяжелый замок, запиравший дверь. Обычно главный дознаватель пропускал Волота вперед, но тут вдруг отстранил его от двери и прошел внутрь первым, оглядываясь по сторонам и широко раздувая ноздри, словно принюхиваясь.

- Ты чего? - недоумевая, спросил Волот.

- Здесь кто-то есть, - нехотя ответил Темный, - я чую.

Он снова принюхался и при этом был похож на зверя, поймавшего незнакомый запах в порыве ветра.

- Да нет здесь никого, - пожал плечами Волот, - дверь же только что открыли.

Но Темный прошел по палате, словно пес по следу, а потом откинул скатерть со стола - под ней прятался один из писарей Свиблова.

Никакой опасности не было, писаря подослал посадник - подслушать, о чем перед судом станут говорить князь и его главный дознаватель, - но Волот долго вспоминал вытянутое вперед лицо главного дознавателя с расширенными по-звериному ноздрями.

Доктор развеял его страхи, объяснив, что в чутком обонянии нет ничего удивительного, такое случается довольно часто, особенно после каких-то болезней, связанных с носом. Но Волот все равно не мог успокоиться и посматривал на главного дознавателя с опаской, смешанной с уважением: этот человек завораживал его. А еще рядом с ним у него никогда не случалось приступов болезни. Все вокруг раздражали князя, и только Темный вселял в него странное, противоречивое ощущение защищенности и опасности одновременно. В его присутствии можно было не бояться никого, кроме самого главного дознавателя.

Глава 11. Новгород

Млад выздоравливал медленно: горячка то проходила, то начиналась снова, рана затягивалась, гноилась, прорывалась и опять затягивалась. Отец вскрывал ее, но только после третьего раза Млад начал поправляться: болезнь высосала из него все силы. Он почти ничего не ел - кусок не шел в горло, - и плохо спал, и долго не мог начать ходить. К концу шел месяц Травень, начиналось лето, а Млад так и смотрел сквозь стекла на утоптанный двор псковского посадника и не чувствовал тепла.

Ширяй не ушел в Новгород, хотя у него несколько раз появлялась такая возможность, - не хотел бросать учителя. Запасы продовольствия в Пскове таяли, и каждый лишний рот отбирал кусок хлеба у тех, кто сражался на крепостных стенах.