Вечный колокол

- Все равно переговоры от имени Новгорода ведет Свиблов! Он отозвал всех послов, которых посылал в Европу Смеян Тушич!

- Это по торговым делам. А ты - воевода Новгорода, имеешь право вести переговоры от своего имени по делам военным. Поручи Воецкому-Караваеву посольства, вот увидишь, Свиблов ничего не сможет с этим сделать. А если и попробует…

- Я не боюсь Свиблова, - презрительно оборвал его Волот, - я ищу способ противостоять ему так, чтобы это не повредило Новгороду и Руси!

- Вот и прекрасно, - усмехнулся Вернигора. - Бери в помощники Воецкого-Караваева! А что до Иессея… Я просто дал тебе знать. Я не прошу тебя мне помогать, это мое дело, и я с ним справлюсь.

Нечто странное мелькнуло в глазах главного дознавателя, и Волоту показалось, будто тот чего-то не договаривает, что-то очень важное, касающееся Волота напрямую, угрожающее ему… Потому что это нечто слишком сильно напоминало жалость. И мысли о смерти, преследовавшие князя по дороге на Псков, вспыхнули в голове с новой силой, и вспомнился переродившийся Белояр на вечевой площади…

В Пскове, в самой гуще боя, такие мысли Волота не посещали. Наоборот, упоение схваткой толкало его к смерти, не вызывая ни малейшего страха: умереть на поле брани - великое счастье для любого мужчины, это князь испытал на себе. Когда ты охвачен священным пламенем, когда ничего в мире не существует, кроме тебя и твоих врагов, когда грудь переполняет восторг, когда время летит стремительной ласточкой от рассвета к закату - кто в такие мгновенья боится смерти?

И совсем другое - ждать ее в своей постели… Если каждый шорох кажется недобрым предзнаменованием и переродившиеся призраки, уже не желающие тебе добра, толпятся над твоим изголовьем, и нашептывают темные пророчества, и зовут, зовут за собой…

К ужину в Городище приехал доктор Велезар, и Волот не ожидал от себя столь бурной радости: как он, оказывается, соскучился! Как ему все это время не хватало доброго друга, внимательного слушателя и советчика! Казалось, и за всю ночь он не успеет рассказать доктору все, что с ним произошло за этот месяц! И о том, как к нему перед наступлением на Изборск явился громовержец, и как он дрался с немцами перед стенами Пскова, и как говорил со Свибловым нынешним утром, и как Вернигора рассказывал ему про какого-то Иессея и смотрел при этом так, словно Волот - несчастная жертва, заслуживающая снисхождения и жалости.

Доктор обладал удивительным свойством упорядочивать мысли Волота, расставлять их по местам, нисколько при этом не навязывая собственных. Конечно, главным стал разговор об угрозах бояр. Доктор согласился со Свибловым в одном - надо искать сторонников, и не только военные союзы, а в первую очередь тех, кто поможет противостоять Свиблову в Совете господ. О молодом Воецком-Караваеве доктор отзывался хорошо, и Волот решил на следующее же утро послать за ним нарочного.

О явлении громовержца Велезар расспрашивал с любопытством, глаза его горели: сам он никогда не чувствовал присутствия богов, и ему было непонятно, что человек ощущает, если с ним говорят боги. Незаметно разговор перешел на мучивший Волота вопрос о единовластии: он ни с кем не мог обсуждать своих взглядов; например, для Вернигоры это прозвучало бы святотатством - он чтил законы Новгорода, как волхвы на капищах чтят изваяния богов.

- Знаешь, мне кажется, для каждого народа единовластие следует рассматривать особо, - сказал доктор. - Например, для древних Афин самодержавие так же невозможно, как народовластие для крымского ханства.

- А почему?

- А разве ты не видишь разницы между древними Афинами и Крымом? - улыбнулся Велезар.

- Конечно, вижу! Я никак не могу правильно выразить то, что я чувствую.

- Я думаю, дело не только в образованности и в вероисповедании этих народов, хотя знания, которыми наделен dеmos[25], конечно, играют важную роль. Тут речь идет о внутреннем стремлении людей к свободе и готовности принимать разумные решения о жизни государства. Я бы назвал это даже не стремлением, а некоторой сущностью, испускаемой отдельными людьми, которая заставляет их гореть, искать правды, стремиться к улучшению мира. Вот, например, Вернигора источает эту сущность так, что она едва не светится в темноте! А крикуны на вече, нанятые боярами, если и имеют нечто подобное, то корысть и мысли о собственном благе напрочь затмевают их стремления к улучшению мира.

- А почему ты говоришь, что эта сущность изливается из них? Может быть, напротив, они накапливают ее в себе?

- Потому что сущность эта имеет свойство, по моему разумению, накапливаться вовне их, а не внутри. Если бы она накапливалась внутри, она бы разорвала их, как горящий порох разрывает хлипкий деревянный бочонок, в котором хранится. И чем больше такой сущности накапливается вовне, тем сильней притязания dеmos на управление миром. Потому что она не только источается отдельными людьми, но и впитывается окружающими. Впрочем, каждый человек имеет свойство рождать в себе эту сущность, в той или иной степени.