Что касается любовных утех, то людская молва была права. «Я молод и таким уж уродился», – говорил он себе. Он действительно нашел, что лучше перекраситься в католика, чем умереть. И никто не мог понять, что сделал это Генрих не потому, что жизнь для него оказалась дороже принципов, а потому, что у него не было принципов, которые стоили бы жизни. Для него то, как люди молятся, не имело никакого существенного значения; и у католиков, и у гугенотов Бог один, и одна-другая месса ничего не меняет. Генрих считал, что люди могут молиться так, как им угодно, а религиозная нетерпимость – большая глупость. Поэтому, когда к его горлу приставили клинок и потребовали сделать выбор между мессой и смертью, он выбрал жизнь, ибо месса ничего особенного для него не значила, он принял ее без опасения, что его душа понесет за это наказание.
Люди не понимали Генриха Наваррского. Он никогда не изображал из себя героя, потому что не был таковым. А его постоянные интрижки не вызывали у него стыда, потому что он не находил в этом ничего дурного.
Одно не вызывало сомнения. Ему только на руку, что его считают легкомысленным повесой. Положение его было опасным. Потому что в случае смерти Карла, у которого не было детей – а король становился слабее день ото дня, – и если умрут его братья, не оставив после себя сыновей, именно он, Генрих Наваррский, должен взойти на французский трон. Правда, до этого еще очень далеко, но смерть никогда не заставляет себя долго ждать, а наследные принцы не отличаются крепким здоровьем.
За месяцы, прошедшие после Варфоломеевской ночи, Генрих понял, что положение его очень сложное. По сути, он пленник, и все его попытки уехать в Беарн пресекаются. Королева-мать глаз с него не спускает. Поэтому ему надо быть осмотрительным, если он не хочет, чтобы в его кубке оказался итальянский яд.
И Генрих продолжал вести легкомысленную жизнь, создавая впечатление, будто, кроме юбок, у него ничего другого на уме нет. А женщин вокруг было много, и он никогда ни в кого не влюблялся надолго. Его отличали легкий нрав, истинно галльская веселость, остроумие, покладистость, несмотря на отсутствие учтивости и небрежность в одежде, нелюбовь к мытью и духам. Но Генриха все равно любили, капризным придворным дамам он даже нравился своей грубоватостью.
Любили все, кроме одной. Марго ясно дала понять, что не в восторге от него. Это его вполне устраивало. Пусть у нее будут любовники – она завела бы их и без его позволения. И он, и она могут сами о себе позаботиться.
Их брак был им не в тягость. Оба понимали это, ценили терпимость друг друга и стали добрыми друзьями. Марго в знак этого помогла Генриху подружиться с Алансоном. Она хотела, чтобы они сблизились, и это произошло.
Теперь они часто собирались втроем, чтобы поговорить. Алансон по секрету сказал Генриху, что интересовался гугенотской верой. Он был в обиде, что от него скрыли готовящуюся резню, и ревновал к своему брату Анжу. Генрих находил дружбу с Франциском небесполезной для себя.
Шли месяцы, и если всем стало казаться, что Генрих совсем забыл о своих обязанностях по отношению к Наваррскому королевству, то именно такое впечатление он и хотел создать.
Екатерина, более проницательная, чем другие, разделяла общее мнение о своем новом зяте, но ее беспокоила крепнущая дружба между ним и ее младшим сыном, Алансоном. Тут могла таиться какая-то опасность, потому что, хотя у Наваррского вроде и не было никаких амбиций, она считала его склонным к интригам. Что касается Алансона, то тот родился бузотером, а с тех пор, как стал ненавидеть своего старшего брата, Анжу, которому предстояло стать королем Франции, Екатерина решила, что он что-то замышляет. Кроме того, отношения между Марго и Анжу тоже стали портиться, а уж она-то – прирожденная интриганка. Нет, в том, что эти трое собираются вместе и, возможно, строят какие-то планы, не было ничего хорошего.
Обеспокоенная Екатерина решила разрушить дружбу Алансона с Генрихом Наваррским.
Слабостью Генриха было его увлечение женщинами, и она поняла, как ей повлиять на ситуацию.
Вряд ли другая женщина, чьи молодые годы позади, и даже молодая, отличающаяся хорошей внешностью, будет окружать себя красавицами. Но именно так поступала Екатерина. Ее фрейлины были все как на подбор. Более того, в ее свиту принимались только те, кто отличался искусством соблазна, потому что их основной обязанностью было выполнять приказания королевы-матери, то есть выбирать себе тех любовников, на которых она им укажет.
Хотя то, за что фрейлины Екатерины попадали в ее свиту, ни для кого не было тайной, их жертвы позволяли кружить себе головы, и, если это продолжалось долго, их сопротивление ослабевало.
Теперь Екатерина стала искать в своем «летучем эскадроне» – его прозвали так, потому что все ее фрейлины были прекрасными наездницами, – женщину, способную справиться с ее заданием.