– Он думал! – возмутился Кухериал. – Поменьше думай, когда я не нашептываю тебе умные мысли из-за левого плеча. Иначе это может дурно кончиться. Святые только тем и заняты, чтобы тебе помешать, – бес исчез и появился от меня в нескольких шагах, где я не мог до него дотянуться, – но я времени даром не терял. Послушай, Васисуалий, что мы измыслили в аду.
– А мне плевать, что вы измыслили, – проговорил я, перезаряжая магазин, – все, надоело, я выхожу из дела. Не нанимался я детишек похищать и наблюдать, как режут готов. То еще удовольствие. Ты лучше спроси меня, хочу я убивать вечного мента или мне уже все по барабану?..
Сунув пистолет в кобуру, я щелкнул пультом, врубив телевизор на полную громкость. Пусть попробует переорать. По телевизору шли новости. Умильная стюардесса разносила напитки. Склонилась к усатому толстяку, его глазки тут же уперлись в вырез блузки.
– И не боятся ведь летать на самолетах. А они так часто падают, – ехидно заметил Кухериал. В его глазах засверкали озорные искорки. Таинственным образом ему удалось переорать телевизор. Без видимых усилий. Я просто слышал, что он говорит, и все.
– Рожденному быть повешенным уже ничего не грозит, – проворчал я. Мне представились угрюмые пассажиры с намыленными веревками вместо галстуков. Подстраховались от несчастного случая.
– Отвлекись от сладких грез, – попросил Кухериал, – потом будешь возмущаться. Я спускался в ад, на самое главное совещание у Сатаны.
– Ладно, говори. Что ты предлагаешь?
– Ты должен заманить Светоча в одну из зон, помеченных на карте. Там святые почти ничего не смогут противопоставить нам. Схватка, конечно, будет. Но мы победим. Я в этом уверен. Проблема заключается в том, что эти зоны имеют разную степень активности. Она зависит также от времени суток.
– И куда именно я должен его заманить?
– На кладбище. Сельское кладбище. Он должен приехать туда ночью. Ты получишь точные координаты и время.
– Легко сказать, – я присвистнул.
– Невыполнимых дел не бывает. Думай. Что есть такого в этом мире, что для Светоча важнее всего?
Я задумался. Неуверенно ответил:
– Справедливость?
– В самую точку, – Кухериал улыбнулся, – дело за малым. Нужно, чтобы он отправился на кладбище восстанавливать справедливость.
– Один? Вряд ли он на это пойдет. Святые раскусят любой обман. Владик сказал – он повсюду ходит в бронежилете, у него паранойя.
– Только не надо думать, что мы бездействуем, – обиделся Кухериал, – мы постараемся все сделать для того, чтобы святые ничего не заподозрили. Ты с ним общаться не можешь. На тебе печать зла. За тобой следят. Может, подослать к нему какую-нибудь женщину?..
– Женщины ненадежны, – сказал я, – как только я не рядом, они теряют ко мне интерес.
Может, послать помощника? Владика? Он справится.
– Про Владика я все знаю, – бес скривился. – Единственный его плюс – в том, что он художник. Художник – это хорошо. Гитлер начинал как художник.
– Хочешь сказать, парень далеко пойдет?..
– Тиран из него, конечно, не получится. Но перспективы у Владика есть, – бес уселся нога на ногу, подпер кулаком тяжелый подбородок, – общался с его искусителем. Амбициозный малый. Не лишен обаяния, как все падшие. О тебе очень тепло отзывался, чем меня и подкупил. Счастлив, говорит, любезный Кухериал, что твой великолепный человечище Васисуалище, так и сказал, склонил моего подопечного к темной вере.
– К чему склонил?
– В темной вере. До встречи с тобой Владик тоже праведником не был, да ты и сам все про него знаешь, но соучастие в убийствах – это же совсем другое дело…
– Интересно, где этот соучастник бродит столько времени? – я выглянул в окно. Частил мелкий дождь. По стеклу бежали прозрачные ручейки небесной воды. Сквозь их хитросплетение ничем не примечательный пейзаж искажался в причудливый сюрреализм. Ожившая кирпичная новостройка склоняла каменное туловище к приземистому гастроному. Последний выглядел воплощением зла – вывеска кривилась готической вязью, а в неровных витринах отражался черный асфальт. Несколько красочных автомобилей самого диковинного дизайна опирались на неровные колеса. А под тощим фонарем обретался крохотный длиннорукий горбун – стоило немного изменить угол зрения, человечек делался гуттаперчевым гимнастом, красиво изгибался в пояснице, касаясь продолговатой головой радужной бензиновой лужи. Какой-то снулый бедолага в куртке с поднятым воротником выгуливал мокрую псину. Та суетилась, бегала, шарила носом по асфальту, оглядывалась на унылого хозяина.
«Вот так и мы тоже, – подумалось мне, – бегаем, суетимся. А за нами всюду следует неотступной тенью наш хозяин, он святой или падший – в зависимости от того, к какой стороне мы расположены. Ему давным-давно осточертела земная суета и те, кого он создал или приручил, он размышляет совсем об иных вещах – к примеру, как выиграть заключенное несколько веков назад пари и уничтожить Светоча справедливости».