Вечный огонь

…Уже на закате Владимир Игнатьевич делал последнюю рекогносцировку. Тихо, только где-то в стороне Витебска погромыхивала иногда стрельба. Отдаленные расстоянием пушки напоминали гром, важный, тяжелый. Пейзаж, расстилавшийся перед позициями, не был примечателен ровно ничем. Слегка всхолмленная местность, рощи, в двух километрах впереди небольшое озерцо, сзади речушка. Ровно две недели назад здесь еще можно было водить хороводы, гулять с девушкой, собирать цветы… Шимкевич усмехнулся: а где он сам был две недели назад? Да любой мог огреть его прикладом, а то и пристрелить, если шибко надо…

Шимкевич в последний раз, до рези в глазах (в бинокль уже было плохо видно), всматривался в складки местности. Роща слева очень не нравилась ему. Любой нормальный командир спрятал бы резервы именно там. А вот противотанковые рвы, наоборот, грели душу, черта с два их разглядишь, поработали полоцкие бабоньки и девчата на славу. Владимир Игнатьевич прислушался к себе: где оно, давнее, страшное, сжимающее живот чувство близкого боя? Не было. То ли в сорок девять иначе воспринимаются такие вещи, то ли будет этот бой неопасным вовсе, и шестое чувство заранее сигналит об этом.

Спать лег около полуночи. И приснилось неожиданно вот что: солнечный день в Минске (он узнал Свислочь, затененную ивами и вербами), непонятно какой, но до ареста, и они всей семьей идут купаться. Варя смеется, в белом летнем платье, а Витька еще маленький, лет семь ему, что ли. А потом к ним присоединились отец, Игнатий Андреевич, в летнем кителе с погонами подполковника, при всех орденах, и Павел Долинский, тоже в новеньком мундире подпоручика. И был это уже не Минск, а Полоцк, кадетский корпус… И тогда Владимир Игнатьевич заплакал во сне. А новые часы (подаренных Тухачевским, конечно же, ему не вернули) тикали на столе, отсчитывая первые минуты нового дня 1941 года – его дня рождения. Странно, но он напрочь забыл об этом.

Спецгруппа бойцов первой роты 800-го строительного учебного полка особого назначения «Бранденбург» – главного диверсионного подразделения вермахта – боевую задачу получила еще накануне. Предвидя ожесточенное сопротивление русских на этом участке, ее временно придали танковому соединению, стремительно рвавшемуся в глубь советской территории. По данным разведки, русский стрелковый полк, окопавшийся на западном берегу реки, поддерживала гаубичная батарея, полковую и батальонную артиллерию тоже сбрасывать со счетов нельзя – русские пушки запросто прошибали легкие Т-II и чехословацкие 35 (t). Поэтому командир полка Теодор фон Хиппель придумал хитрый план – забросить группу «бранденбуржцев» в тыл русских позиций, чтобы те посеяли там панику, а уж потом спокойно форсировать реку.

Командир подразделения, гауптманн вермахта Пауль Долински, в последний раз придирчиво оглядывал свое воинство. Группа была небольшой – двадцать пять человек. Все одеты в грязную, пыльную советскую форму, вооружены кто чем – кто трехлинейкой, кто СВТ. Небритые, немытые, как и положено солдату-фронтовику отступающей армии. На самом Пауле была форма старшего батальонного комиссара.

– Ну что, готовы? – тихо спросил он у строя. – К бою!

Говорил по-русски. У всех бойцов в группе были свои причины ненавидеть Советскую власть. Кто-то успел еще родиться в России, кто-то появился на свет уже в Болгарии, Латвии, Литве, Польше, Германии, Франции – куда закинула родителей эмигрантская судьба…

Трофейный ЗИС-5, взятый в Минске, заурчал и медленно выполз на лесную дорогу. Бойцы отряда молча покачивались на лавках кузова. По обочинам там и сям громоздились коробки брошенных советскими танкистами Т-26 и БТ.

Сидя в кабине рядом с водителем, Павел Долинский смотрел на мелькавший за окном сумрачный белорусский лес и размышлял. Странно, всего лишь четверть века назад он, офицер русской армии, был готов лечь костьми за то, чтобы не пустить германца на эту землю – свою землю. И вот теперь он, офицер германской армии, едет по ней в трофейном русском грузовике – зачем? Затем, чтобы сеять здесь смерть и хаос… Бред. Абсурд. Он коротко усмехнулся.