Вечный огонь

Владимир оглянулся только через сорок шагов. И понял, что вместе с ним бегут еще шестеро офицеров. Поручики Маев, Зубрицкий, Андрющенко, подпоручик Липкин, прапоры Гессен и Французов. Он узнал их загорелые лица, огрубевшие, злые, отчаянные. Они бежали с хриплым «ура», и рассветное солнце блестело на клинках их кортиков. А потом Владимир услышал смех. Это смеялись солдаты, оставшиеся в окопах. Свои солдаты… Среди них был подпоручик Латышев.

– Эй, герой, чего встал? – крикнул кто-то из них. – Давай-давай, Берлин в той стороне!

Офицеры растерянно сбавили темп, кто-то остановился. Они тяжело дышали и смотрели только на своего командира. Наверняка со стороны они выглядели нелепо – семеро в поле, против германских позиций, на виду у своих ржущих солдат… Шимкевич понял: как он прикажет, так и будет. «Честь», – внезапно обожгло мозг предсмертное слово капитана Гогенавы…

– За мной, – хрипло сказал Владимир и зашагал в полный рост на германские позиции. Шестеро офицеров последовали за ним.

Смех за их спинами продолжался еще несколько минут, потом прекратился.

Багровое солнце, вставшее из-за леса, уронило на френчи шедших в атаку тяжелый луч, кроваво окрасивший форму офицеров…

В тот день, 9 июля 1917-го, Владимира и шестерых верных присяге офицеров его полка спасло только то, что передовые немецкие позиции на этом участке были полностью сметены трехдневной артподготовкой. Окопы и дзоты были разрушены, входы в доты завалены обломками деревьев и засыпаны землей. Здесь не осталось ни одного живого существа. Офицеры, не встречая сопротивления, прошли три линии германских окопов и остановились. Противника не было и дальше. Только безмолвный, суровый, несмотря на лето, лес, сплошь оплетенный колючкой в человеческий рост, да бесчисленные воронки от наших снарядов. Тишина навевала ужас, это была тишина смерти…

Через три часа офицеры вернулись на позиции полка. Там они не нашли ни одного человека.

Глава шестая

– …Я готов понести самое суровое наказание, господин генерал-майор, – закончив доклад, выговорил Владимир фразу, которую с таким трудом произносит любой человек, состоящий на любой службе. Но что поделать – за все надо отвечать. За победы и за поражения тоже. За себя и за своих подчиненных. За то, что полк не поднялся в атаку и самовольно оставил позиции, ответственность несет его командир. Вернее, командующий – командиром мог быть только полковник, чином выше или ниже – уже командующий.

Начальник штаба Западного фронта, моложавый, с остро закрученными усами генерал-майор Сергей Леонидович Марков, скупо усмехнулся, глядя на стоящего перед ним навытяжку капитана.

– Если бы ситуация с вашим полком была единичной, капитан. – Марков молча сделал несколько шагов по кабинету, остановился у окна, глядя на пыльную Губернаторскую улицу. По ней брела куда-то колонна запасных – одно название, что солдаты. Шли вразброд, многие в строю курили. Прапорщик, шагавший сбоку, делал вид, что не видит. – Из четырнадцати дивизий, задействованных в операции, пошли в наступление только семь. Полностью боеспособными оказались четыре. Как видите… – генерал снова горько, сухо усмехнулся странной, похожей на задушенное рыдание усмешкой, – как видите, вы не исключение.

Ошеломленный Шимкевич молчал. Значит, наступление полностью провалено, и только по вине наших войск.

– Что касается вашего подвига, то Георгиевская Дума фронта уже утвердила приказ главкома о вашем награждении Георгиевским оружием, – продолжил Марков. – Так что потрудитесь получить его. Но вызывал я вас, в общем, не за этим. – Генерал снова вернулся к столу, взял с него какую-то бумагу. – Вам известна дальнейшая судьба вверенного вам полка?

– Так точно. В то время, как семеро офицеров полка производили атаку, на экстренном собрании полкового комитета комполка был избран подпоручик Латышев. Он и увел полк с позиций.

– Не просто увел, – перебил Марков, – а увел на пятьдесят верст в тыл! На пятьдесят, понимаете? Их задержали на окраине Минска. На приказ сдать оружие эти скоты ответили отказом. Их пришлось расстреливать из трехдюймовок прямой наводкой. К несчастью, самой главной сволочи, Латышеву, удалось улизнуть. Сегодня же полк приказом главкома фронта расформирован.

Владимир продолжал молчать. Раньше рассказ Маркова потряс бы его, а сейчас он ощущал только громадную, чудовищную усталость, отчего-то навалившуюся на плечи…

– В этой связи я предлагаю вам перевод в штаб фронта, – пристально глядя на Шимкевича, продолжил Марков. – Офицеры, верные присяге, стали сейчас слишком ценным материалом, чтобы разбрасываться им. С ответом не тороплю, подумайте. Подумайте о том, кем и как вы будете командовать в нынешних условиях, что вас ожидает в окопах… А в штабе вас ждут, поверьте, очень хорошие перспективы.

– Благодарю, господин генерал-майор. Я подумаю.

– Не смею задерживать, – кивнул Марков.

– Честь имею!