Вечный пасьянс

— Ты что, не знаешь?! — искренне удивился писец. — Сварит приворотное зелье и станет торговать. Бабы-то, они завсегда не прочь зелья подлить мужьям, ежели те на сторону глядят, хе-хе… Авось, поможет!.. Видел я еще короля Астеции. Видный такой из себя, вальяжный, держится с достоинством, а когда никто не видит, хватается за бок и охает страшно. Почками, должно быть, мучается…

Так вот он, болезный, давно собирается объявить войну соседям-монархам, все ковыляет в одиночестве по тронным покоям и решить не может, с какого начать… И еще много-много интересного наблюдалось в Зеркале, да разве все упомнишь и перескажешь? Для Зеркала не бывает тайн: оно показывает и любовные свидания, их я люблю смотреть особенно — милуются дурачки и не подозревают, что я все вижу; и противоправительственные заговоры, ну, эти всегда одинаковы: много болтовни, ругани, постоянно делят шкуру неубитого медведя, а как до дела — сразу в кусты; и всякие другие живые картины: веселые и грустные, страшные и обыденные… Картины эти приходят отовсюду, но что непонятно, так это одно: у нас в крепости — ночь, а у них, на картинах — и ночь, и утро, и день, и вечер. Я рассказал все. Теперь мне будет дозволено занести на «бумагу» то, о чем я поведал?

— Занеси! — разрешил Эрзам, и так как грамоте в детстве не обучался, с интересом стал следить, с каким упоением старательный Жегдо водит расщепленным с одного конца стилом по белоснежной коже листов, которые упорно именовал «бумагой». Когда последний штришок занял уготовленное ему место, писец просыпал из открытого зева дракончика-песочницы мелкий морской песок, чтобы тот впитал излишек чернил со страницы и, взяв ее за уголки, несколько раз взмахнул в воздухе.

— У нас похоже писал войсковой писец на пергаменте, — поделился Эрзам.

— Фи! — Писец презрительно оттопырил губу. — Писание на пергаменте — занятие сугубо грубое, один раз ошибешься, целый кусок ножиком соскабливай. Мне Хозяин дает иной материал — «бумагу». И писать на ней легко, и читать легко, а неверную букву поставишь, хочешь — новый лист начни, благо их много, хочешь — вымарай, Хозяин за это не наказывает! Я верю…

— Если ты скажешь еще раз, что веришь Хозяину, я тебя проткну!

— Кто же тогда будет смотреть в Зеркало? — в голосе писца послышался неподдельный ужас.

— Я!

— Ты? — вновь ужаснулся Жегдо. — Но ведь тебе неизвестно, где оно находится!

— Ты отведешь меня к Зеркалу!

— Как же я тебя отведу, если ты меня проткнешь? К тому же к Зеркалу никому, кроме меня, нельзя приближаться! Хозяин вершит Историю, я верю…

Гонэгг ударил писца кулаком в грудь.

— Понятно, — горестно сказал несчастный, подымаясь. — Мое стило — неважная защита от меча. Пойдем!

Он собрал исписанные страницы, и они вышли из кельи через вторую дверь.

Внутри крепость оказалась еще величественнее, чем это представлялось снаружи. Жегдо вел Эрзама темными галереями, плотно завешанными настенными гобеленами, на которых искусно были вытканы геральдические узоры и сцены из неизвестных Эрзаму легенд. Спутники поднимались по головокружительным винтовым лестницам, где прямо в лицо шуршали кожистыми крыльями летучие мышаны, оставляя в воздухе фосфорические следы и еле уловимый запах мускуса. Воин и писец миновали протяженную анфиладу комнат, каждая из которых была декорирована на свой, только ей присущий манер. Была комната в бледном атласе, и Эрзам с грустью вспомнил высокородную в серебряной маске — у нее была вечерняя рубашка из похожей ткани, когда она снимала остальные одежды в его палатке; и была комната в траурном бархате с пурпурной окантовкой, за пышными драпировками которой угадывались неясные очертания ритуальных алтарей неведомых культов; была — в дубовых панелях, покрытых затейливой резьбой; и была — в генеалогических портретах, где странно удлиненные лица, смутно напоминающие облик Цвобри, чередовались с превосходно выполненными акварелями животных, похожих на квакающих шакалов, но иной масти и окраса.

Шаги приглушенно отражались от лепного потолка и переливающихся драгоценными каменьями гирлянд, которые свисали вниз подобно каменным сосулькам в пещерах западной Васкордии, в которых Эрзам прятался несколько дней, когда еле унес ноги из таверны на Золишанском тракте. Только теперь, посреди этого великолепия, он до конца осознал, как опрометчиво поступил, решив проникнуть в логово всесильного колдуна без предварительной разведки. А ведь первая заповедь воина-наемника гласит: «Не дрогнет рука, если знаешь врага!»

Крепость подавляла. Ее богатые и нарядные покои свидетельствовали о неограниченных возможностях Урзах-Толибага. Трудно было себе представить, что эти шедевры ковроткаческого, изобразительного и ювелирного искусства — дело рук хоть и умельцев, но обыкновенных людей! О, Золотая Дуга! Зачем он, ничтожный червь, рискнул пойти против сил, не имеющих ничего общего с миром Хоррис, против сил, с которыми не могла справиться даже ведьма Цвобри?!