Вечный Робинзон (СИ)

Незванов Андрей Семенович.

Вечный Робинзон.

Аннотация Издателя.

На фоне современной постмодернистской литерату­ры, которая утопила себя в самоиронии, скрывающей настоящую беспредметность, предлагаемое читателю произведение является почти классическим: именно по­тому, что оно не формально, но предметно, и полно гу­манистически значимым содержанием; значит, отвечает не исключительно литературному эстетству, но запросам живой человеческой души, ищущей своего отражения в изящной словесности.

Можно не обинуясь сказать, что этим произведением доселе неизвестного автора возрождается европейская традиция философского романа; именно философского, а не просто интеллектуального, столь характерного для ХХ-го столетия. Таким образом, оно открывает собой эпоху неоромантизма в современной русской литературе, уверенно идущую на смену постмодернизму. Последний выражает усталость ХХ столетия, тогда как неоромантизм несёт с собой духовные силы, переходящие в век XXI.

Несомненно, послевоенное поколение - теперь поко­ление отцов, должно счесть этот роман своим романом, ибо герои его принадлежат этому поколению и пред­ставляют как бы духовную квинтэссенцию его.

Нужно сказать, что первое послевоенное поколение - совершенно особое в череде советских поколений. Вся­кий, кто знает судьбы его, согласится со мной. То луч­шее, то идеальное, что было в русской революции и мог­ло оправдать её, явило свои зрелые плоды именно в этом поколении. Какое-то долгое эпохальное развитие нашло в нём своё завершение: ему, этому поколению, выпало завершить и исторически “закрыть” ХХ-е столетие, ус­воив его трагический опыт. Позвольте выразить убежде­ние в том, что духовными отцами новой эпохи будут именно они, рождённые на земле в 1946-47 году. Их духов­ность будет духовностью ХХI-го столетия.

Сказанное не значит, что роман будет неинтересен “детям”, поколению, рождённому в 70-х. Напротив, им очень нужно знание отцов. Кроме того, беспримерные по нынешним временам глубина и точность психологичеcких откровений, чёткая нравственная позиция автора и постоянная отсылка к трансцендентным реалиям делают этот роман подлинно душеведческим и нравоучитель­ным; для любого читателя, способного находить в книге своего друга и учителя. Политико-исторический и быто­вой фон выписан в романе с такой графической лако­ничностью и точностью, что безошибочно узнаётся и оживает в памяти при чтении. Это сообщает книге жи­вость и почти кинематографическую достоверность. В то же время, это не развлекательное “чтиво”. Напряжённое вчитывание быстро перерастает в медитацию. Философская глубина повествования затягивает и более не отпускает.

К уже сказанному можно добавить ещё много по­хвальных автору слов, но пусть книга скажет сама за се­бя. Мне же позвольте удалиться и пожелать вам не толь­ко приятного, но и душеполезного чтения.

Редактор Издательства “ИОСИФ” В.А. Кожевников

Глава I

Радха и Кришна в пионерских галстуках.

В конце каждой недели, после шестого урока, уже ввече­ру, а зимою и затемно, при свете жёлтых электрических лам­почек, ученики “седьмого Б”, вместо того, чтобы стайками и поодиночке расходиться по домам, выстраивались парами под началом классного руководителя и строем шли вдоль кафелем стеленного коридора, - который на переменах служил катком, - в физкультурный, он же актовый зал на пионер­скую линейку. К этому часу зал свободен: клубные скамьи горой сложены на сцене, а гимнастические маты - в заветном чуланчике; где хранились и ещё кое-какие привлекательные для мальчишек предметы, вроде дисков и копий, и литых гранат разного веса, и куда имели доступ только фавориты учительницы физкультуры. Герой нашего повествования не при­надлежал к таковым, но хотел бы принадлежать. И, если бы это зависело от него, непременно причислился бы к свите авторитетной физкультурницы в чёрном трико, обнаруживавшем женственность совсем иначе, нежели юбки и платья. Мешало ему то, что он не знал, каким таинственным образом немногие из его товарищей становятся её фаворитами.

В зале пол был дощатый, старинный, с широкими, не ны­нешними, половицами. Так же, как в классах, он был смазан коричневой мазью, осклизлой и гадкого запаха, в которой угадывалось присутствие керосина. Герой наш, хотя и морщил нос, всё же любил этот запах, невзирая на гадливость, как втайне любят запах собственных ног.

Это был запах ста­рой школы: чужой, казённый, не домашний; и, вместе, родной, тёплый своей привычностью и привязанностью к школе. Падать на этот пол, однако, не стоило, ибо оставались на одежде от такого падения жирные бурые пятна, о стойкости которых хорошо знали руки, стиравшие школьную форму. В описы­ваемое время обыватели уже начали догадываться о сущест­вовании стиральных машин, но, даже находя к тому средства, ещё не находили в себе смелости при­обретать их, и раскупали в “хозмагах” стиральные “доски” из рифлёного оцинкованного железа.