Вечный шах

- Да вы присаживайтесь, присаживайтесь, - понаблюдал, как садится Виктор, и, удовлетворясь наблюдением, сам встал, прошел к солидному шкафу, раскрыл его, недолго поискал на полках, извлек новенькую тонкую папочку, на которой блестящими черными буквами значилось: "Личное дело", вернулся к столу, на ходу полистав папочку, и, сев на свое место, ответил на вопрос: - Почти полгода. Со второго февраля.

Из низкого мягкого кресла, в которое погрузился Виктор, председатель Удоев виделся как бюст Героя на постаменте.

- В папочке не написано, есть ли у него какие-нибудь родственники?

Бюст с готовностью полистал папочку еще раз. На листочке автобиографии задержался.

- Нету у него никого. Сирота. Детдом, спорт, ПТУ. Потом армия, ВДВ, снова спорт, мастер по стрельбе, первый разряд по конному спорту. Да, судьба...

- И горевать некому, - сказал Виктор.

- Мы должны горевать. - Удоев назидательно поднял большущий указательный палец. - Человек погиб, человек!

- А мы ничего не знаем об этом человеке. Ничегошеньки. Скажите, а я могу повидать этого вашего отставного полковника и конюха? Они вроде вчера вернулись?

- Вернулись! Вчера! - радостно подтвердил Удоев. - Только повидать их никак не получится, дорогой!

- Как так? Ведь они у вас работают.

- Не работают! Не работают! - еще радостней объявил председатель.

- Как так? - тупо повторил Виктор.

- Конюх, мальчик этот, - впервые Удоев обнаружил свой акцент - в слове "мальчик" мягкий знак отсутствовал, - вчера прямо и уволился, напугался, значит, сильно. А полковник и не работал у нас никогда.

- Он же в съемочной группе как начальник трюкотряда числился.

- Правильно. Я его начальником послал. За Сережей присмотр обязательно нужен был. Сижу я, думаю - кого послать. И вдруг солидный человек приходит, на работу просится. Я его документы посмотрел, увидел, в каких он органах работал, обрадовался, и без всякого оформления направил на съемки. Как бы испытательный срок ему дал. А вчера он, когда вернулся, говорит: "Такая работа не по мне. Нервная очень". И ушел.

- Совсем?

- Совсем, совсем. Пожал мне руку и ушел.

- Был Серега и нет Сереги. Растворился в воздухе, - сказал Виктор.

- Да, жалко мне спортсменов. Пропадают ребята. - Удоеву понравилось словечко "совсем". Им и завершил сентенцию: - Совсем пропадают.

- Но, судя по вашему виду, вы - тоже спортсмен.

- Спортсмен, - с гордостью подтвердил Удоев. - В свое время союз выигрывал по вольной борьбе.

- А не пропали?

- Потому что я умный, Виктор Ильич, - объяснил свое везенье Удоев. Виктор выкарабкался из кресла, встал. Встал и Эдвард Гурамович.

- Значит, ничем мне помочь не можете...

- Не могу, дорогой, не могу. Пойдемте, я вас провожу.

- На площадке прокатиться не желаете, Виктор Ильич?

- А что? - завелся ни с того, ни с сего Виктор. - Прокачусь, пожалуй!

- Гришка! - крикнул служителю Удоев. - Подай Орлика!

Где вы, те два месяца в Тургайской степи, где ты, школа великого наездника Петьки Трофимова, где свист ветра и ропот конских копыт под тобой?

Виктор, чуть коснувшись холки, взлетел на коня. Нашел стремена, разобрал поводья и вдруг, жестоко вздернув лошадь, залепил классическую свечку.

Развернувшись на двух задних, опустил передние, с места взял укороченным галопом. Мелькали терракотовые стволы сосен, стриженный кустарник, испуганные жирные амазонки. Хорошо. В конце аллеи, разбрасывая землю комьями, развернулся и помчался назад. Лихо осадил, эффектно соскочил, протянул поводья Удоеву и сказал:

- Спасибо. Сколько я должен кооперативу?

- Какой джигит! Какой джигит! - в восхищении мастерством наездника кавказский человек просто не мог услышать о каких-то деньгах. - Виктор Ильич, давайте к нам инструктором! На любых условиях!

- У меня свое занятие, Эдвард Гурамович.

- Какое занятие? Скрючившись за письменным столом в прокуренной комнате? Фу! А у меня свежий воздух, вольные кони, симпатичные дамочки кругом.

- Заманчиво, но... - Виктор развел руками. - Так сколько я должен за прокат коня?

- Обижаете, Виктор Ильич, ох, как обижаете!

Пижон несчастный. Закидываясь в седло, потянул правую ногу. В паху заунывно болело. И ломался-то перед кем? Виктор миновал матово сияющий "Ауди" и влез в свою трухлявую "семерку".

Парижско-кооперативный оазис находился на задворках парка культуры и отдыха. Попетляв по боковым автомобильным дорожкам, Виктор через служебные ворота с недовольным жизнью вахтером выбрался к Ленинскому проспекту и покатил к столбу с растопыренными в растерянности руками - памятнику Гагарину.

Теперь киностудия, там понюхать, что и как. Свернул было на Воробьевское шоссе. И тут же взял налево: под мост, к светофорам по малой дорожке и вновь на Ленинский. В обратном направлении.

А что киностудия, что киностудия? Целовать еще один пробой? Своих дел невпроворот. Про себя составил планчик: издательство, автомобильный мастер, заказ получить - сегодня день писательских пайков, в гильдию заглянуть и сразу после гильдии в ресторан Дома кино - в кои-то веки поужинать по-человечески.