Вечный шах

вызывали боли, подходило полное равнодушие к тому, что будет.

     - Падаль! - очухавшийся от удара третий с этим выкриком присоединился

к товарищам и безжалостно врезал Виктору в скулу.

     -  Сказано  же,  вывеску  не  портить!  -  осудил  подобные  действия

предводитель.

     Воспользовавшись этой малой паузой, Виктор  из  последний  сил  нанес

нарушителю предварительной договоренности удар по яйцам. Опять  ногой.  Не

фартило сегодня этому  пареньку.  Паренек  корчился,  сжимаясь  в  клубок,

старался облегчить невыносимую боль, а двое других  с  удвоенной  энергией

продолжили обработку. Виктор как сквозь  вату  услышал,  что,  поднимаясь,

загудел лифт, и стал тихонько уходить в никуда.

     Предводитель тоже  услышал  звук  лифта.  Он  посмотрел,  как  клиент

сползал по скользким дверцам и сказал:

     - Пошли, пацаны.

     Двое, осторожно ведя под руки третьего, не торопясь удалились.

     Разошлись дверцы, и прямо у ног старушки с четвертого этажа со стуком

рухнула на пол  лифта  бессознательная  голова  вместе  с  верхней  частью

туловища. Не завизжала от страха старушка, не молодка, чай, повидала всего

на своем неукротимом веку, только спросила сама у себя:

     - Ой, что же это такое?

     Виктор  от  удара  затылком  пришел  в  себя.   Увидел   склонившееся

старушечье лицо наоборот и вялыми губами, шепотом попросил кое-как:

     - Помоги, бабуля.

     - Писатель, что ль, из  тридцать  четвертой?  -  узнала  старушка  и,

придерживая ногой  уже  сходившиеся  дверцы  лифта,  оттащила  Виктора  на

площадку. Отталкиваясь от пола руками, Виктор, как мог, помогал  ей.  Лифт

захлопнулся.  Он  опять  приспособил  голову  к  гладкой   поверхности   и

поблагодарил:

     - Спасибо, мать.

     - Пьяный, или с сердцем что? - деловито осведомилась старушка.

     - С головой, - ответил он. И тогда она заметила прямо-таки на  глазах

расцветающий фингал. Присела на корточки,  осторожно  дотронулась  до  его

скулы, спросила:

     - Домой тебя, или скорую вызвать?

     - Домой, - попросился он.

     - Ну, тогда давай вставать, - сказала она. Виктор  для  начала  решил

усесться на полу, как  следует,  твердо  на  задницу.  С  третьей  попытки

удалось.  Ободренный  первым  успехом,  он,  хватаясь   за   стену,   стал

подниматься. Старушка помогла, подставила плечо.

     - Стоишь? - спросила она, пока он, покачиваясь, туго соображал, как и

что.

     - Стою, - с жалкой радостью вдруг понял он.

     - Тогда поехали, - старушка нажала кнопку,  дверцы  лифта  разошлись,

они погрузились и  поехали.  От  слабости  и  умиления  самоотверженностью

старушки глаза налились слезой, и он, глядя на размытый  от  этого  контур

спасительницы, по мере возможности, почтительно осведомился:

     - Как мне вас величать?

     - Анной Сергеевной, - представилась старушка. - Кто тебя так?

     - Не знаю, - честно признался он.

     - Дела нынче творятся, - подвела итог происшедшему Анна Сергеевна.

     На его этаже открылись двери,  и  они,  колдыбая,  вышли.  Виктор,  с

трудом  достав  ключ,  непослушной  рукой  тыкал  им  в  поисках  замочной

скважины.

     Анна Сергеевна отобрала ключ, открыла дверь, завела в квартиру.

     - Хорошо, - сказал он, осторожно опустившись в кресло и закрыв глаза.

     - Уж куда лучше, - подтвердила она. - Где у тебя аптечка?

     - В ванной.

     Анна Сергеевна  обмыла  ссадину,  смазала  ее  зеленкой  и,  приказав

прикладывать к ушибам холодное, ушла по своим старушечьим делам, а  Виктор

остался в кресле. Так и провел три  дня.  С  трудом  выбираясь  из  кресла

только для того, чтобы умыться, поесть и сходить в сортир.

     Оказалось, что он никому не нужен. Все три дня ни  визитов,  ни  даже

телефонных звонков. Виктор лежал в кресле и думал о том, что одинок,  что,

если  умрет  в  одночасье,  никто  и  не  хватится.  От  этих  дум  иногда

задремывал. Было покойно, жалко себя и грустно.

     По утрам Анна Сергеевна, добрая душа, приносила ему свежего  хлеба  и

молока. Все три  дня  он  без  особой  охоты  жевал  хлеб  с  колбасой  из

писательского заказа и запивал молоком. На четвертый день раздался  первый

телефонный звонок.

     - Ты  дома?  -  почему-то  недовольно  поинтересовался  режиссер.  Ни

здравствуй, ни прощай.

     - Поздороваться  бы  не  мешало,  -  отметил  сей  момент  Виктор.  -

Здравствуй, Андрюша.

     - Все ерничаешь, - еще раз выразил свое неудовольствие режиссер. -  У

меня дело к тебе срочное. Сейчас заеду.

     -  Если  насчет  поправок  по  сценарию,  можешь  не   приезжать,   -

предупредил его Виктор, и, не ожидая ответа, положил трубку.

     -  Манеру  взял  -  трубками  швыряться!  -  Режиссер,  не  глядя  на

открывшего ему дверь Виктора,  прорвался  в  квартиру,  и,  окинув  взором

комнату, с удовольствием продолжил изобличения хозяина. - Ну, и  бардак  у

тебя, Витя!

     - Чего надо? - сонным голосом спросил Виктор. Режиссер наконец увидел

Викторов фингал. За три дня фингал утерял часть пухлявости, но зато  обрел

необычайную окраску - всех цветов радуги. Андрей хрюкнул от  неожиданности

и глупо поинтересовался:

     - Что это с тобой?

     - Болею. Грипп. - Давая понять режиссеру, что тот  лезет  не  в  свое

дело, ответил Виктор.

     - Ну, не хочешь - не говори, - смирился режиссер. - Чаем угостишь?

     - Могу и водкой, - ответствовал гостеприимный хозяин.