Вечный шах

Он был уже у двери, взялся за блестящую бронзовую ручку.

Шогер догнал его и хлопнул по плечу.

- Слушай, Липман, я скажу тебе прямо: если ты держишься за свою шапку, так постарайся и сына удержать. Удержи на нем шапку имеете с головой. Понял, Липман?

Авраам Липман молчал.

Неровная, щербатая мостовая снова плыла перед глазами.

Липман возвращался в гетто медленно, еле переставляя ноги.

- Эй ты, старая кляча! - кричал конвоир. - Пошевеливайся. Моя смена кончилась, и я не собираюсь гулять с тобой, как с барышней.

Липман делал вид, что не слышит.

Полицай стянул винтовку и саданул Липмана по спине прикладом. Но Липман по-прежнему не торопился.

Надвигался, должно быть, добрый осенний вечер, солнце, должно быть, уже спускалось к горизонту, все удлиняя тени деревьев, домов и человека, где-то на окраине в маленьких палисадниках красовались под окнами пестрые осенние цветы, а над рекой сгущался вечерний туман - скопление серых капелек...

Вернувшись в гетто, Авраам Липман позвал сына.

Исаак слушал молча.

- Ты все понял, сын? - спросил Авраам.

- Да, - ответил Исаак.

- Ты, наверное, плохо слышал. Я повторю...

- Не надо.

- Ты не сердишься, сын?

- Разве я могу сердиться на моего отца?

- Подойди ближе, - сказал отец, - я хочу посмотреть тебе в глаза.

Исаак подошел.

Сын и отец не дыша смотрели друг на друга.

- Отец, - сказал Исаак. - Помнишь, как ты щекотал меня в детстве?

- Я помню.

- В те дни твоя борода еще не была седой.

- Люди старятся, сынок.

- Она и сейчас не совсем седая. Только с проседью.

- Я знаю, какой я сейчас. Ну, подними-ка голову.

Отец захватил в горсть свою поседевшую бороду и провел по шее сына.

- Щекочет... щекочет твоя борода. Совсем как раньше, - сказал Исаак, но только теперь он не хохотал и не смеялся, как раньше.

Тогда Авраам крепко обнял сына и сказал:

- Помни, ты должен беречь себя. Ведь ты можешь сделать ничью, правда?

- Не бойся, отец, я сделаю так, как лучше.

- Я знаю, - сказал Авраам Липман.

Он привстал на цыпочки и, обняв сына, поцеловал его лоб и глаза.

- Я знаю, ты сделаешь как лучше, - повторил он.

* * *

Глава пятнадцатая. ХОД ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЙ

1

Исаак не слушал Шогера. Тот двинул пешку.

Исааку оставалось сделать последний ход. Но какой?

В этот момент можно было сделать вечный шах и свести вничью.

Можно было пойти конем - и выиграть. У белых было два варианта.

2

Я долго ждал отца. Когда он отправляется в совет гетто или к Шогеру, мне всегда надо сидеть и терпеливо ждать.

Вот и дождался, поговорили. Я еще чувствую у себя на лбу его сухие губы, обрамленные усами и бородой, но мне надо спешить, меня ждет гладкий каменный порог. Меня ждет Эстер. Нас обоих ждет двор, ждет бревно, деревянный ящик.

Я умылся и надел свою голубую рубашку.

Все неправда.

Нет никого кругом.

Я - Шимек.

Эстер - Бузя.

Шимек летит на свидание к своей Бузе.

Сегодня мы сидим рядом. Я на бревне, и она - тоже. Руки кажутся мне длинными и ненужными. Они мешают, их некуда деть. Бузя сидит рядом, ее голова лежит у меня на плече, густые пепельные волосы волнами текут по моей груди.

- Я не хочу... - говорит она. - Не хочу, чтоб ты был Шимек, а я Бузя. У той сказки печальный конец. Ты помнишь?

- Помню. "... Не принуждайте меня рассказывать конец моего романа. Конец - пусть самый наилучшим - это печальный аккорд. Начало, самое грустное начало, лучше самого радостного конца. Мне поэтому легче и приятнее снова рассказать вам эту историю с самого начала... У меня был брат Беня, он..."

- Хватит! - Эстер трясет меня за руку. - Хватит, Изя...

- Хорошо.

- Ты больше не Шимек, нет?

- Нет.

- И я не Бузя?

- Нет.

- Ты Изя, мой Изя, а я - Эстер...

- Моя Эстер.

Она еще крепче прижимается ко мне. Она гладит мою коротко стриженную голову. Она припадает лицом к моему плечу, и ей, наверное, больно, потому что плечи у меня острые.

Почему руки все время кажутся мне такими ненужными, такими длинными? Они мешают, мне некуда их девать.

- Эстер, - говорю я.

- Ты хочешь что-то сказать мне?

- Хочу.

- Говори, говори, что же ты молчишь?

И я решаюсь.

Я охватываю ладонями ее голову. Мои ладони большие, грубые, а ее личико маленькое, и в глазах сейчас нету никаких чертиков, ни веселых, ни печальных.

Ее губы сами приближаются ко мне, и я шепчу дрожащим голосом:

- Эстер... Я обещал Янеку, что не обижу тебя.

- Разве ты меня обижаешь?

Так спрашивает Эстер, а ее губы рядом. Яркие, как алые ленты, и такие близкие, что я чувствую их запах.

- Эстер... - еще раз говорю я.

И мы вновь умолкаем.

Больше не надо говорить.

Губы Эстер сладки как мед.

Щеки Эстер нежны как бархат.

Глаза у Эстер влажны, и слеза ее солона.

Мои руки крепко обнимают Эстер. Они очень нужны сейчас, мои руки, и я не могу их оторвать. Но надо. Надо, надо... Я слышу тихий голос, который зовет меня.

Да, это Янек.

- Изя, - тихо повторяет Янек. - Пора... Ты должен идти. - Почему? так же тихо спрашиваю я. Я знаю почему. Я спрашиваю просто так, лишь бы еще не вставать, не уходить отсюда.

- Там приготовлен столик, люди ждут, и Шогер приехал. Тебя всюду ищут, не могут найти.

- Идем, Янек, - говорю я. - Идем, друг.

Мы идем.