– А вот вам еще крошечка реальности, – продолжала учительница, – вы знаете, я имею кое-какие связи в мире педагогики, в том числе и среди сотрудников школы, где училась Вика. Так вот. Во-первых, я по-свойски потрещала вчера в перерыве с директрисой, и странный эпизод с мемориальной доской получил вполне разумное объяснение. Планировалась торжественная церемония на Седьмое ноября, и возлагать цветы к мемориальной доске выбрали не Вику, а совсем другую девочку. К сожалению, ветеран, который должен был произносить речь, то ли умер, то ли попал в больницу, и церемонию отменили, а цветы остались и начали увядать. Тогда директриса вызвала Вику и приказала ей без всякой лишней помпы самой отвезти цветы к мемориальной доске по принципу чтобы не пропадали. Ткачева обиделась и отказалась, и, откровенно говоря, на ее месте я поступила бы так же.
– А я бы, наверное, возложила эти цветы к первой попавшейся на пути помойке, – вздохнула Ирина.
– Ах, молодое поколение, цинизм и лицемерие вам имя… Ладно, продолжим. Как вы помните, Ирочка, главной моей задачей на вчерашний день являлся кубок, но, когда он был приобретен, у меня осталось еще немного времени до электрички. Я успела позвонить из автомата одной старой приятельнице, которая дала мне телефон бывшей учительницы из Викиной школы. Та, хоть старше моего и уже год как на пенсии, прекрасно помнит ученицу Ткачеву. И охарактеризовала ее действительно как тихую и одинокую, но при этом очень добрую и отзывчивую девочку. Понимаете?
Ирина только вздохнула.
– Вы можете возразить, что у бабки маразм, – улыбнулась Гортензия Андреевна, – и будете правы, поэтому я, чтобы не быть голословной, поеду сейчас в школу, поспрашиваю людей.
– Сейчас каникулы, вряд ли вы кого-нибудь найдете.
– Ирочка, это же интернат. Не всех детей забирают на лето, потом, наверняка работает летний лагерь. Кого-то найду, не педагогов, так воспитателей, об этом не волнуйтесь. Подумайте лучше о том, зачем Смульские нагородили такую грандиозную ложь.
– Да просто решили мотив сделать поубедительнее, вот и все.
– Опорочить жертву дело, конечно, верное, – вздохнула Гортензия Андреевна, – парадигма «сама виновата» вызывает в народе горячий отклик, но вы не находите, что Смульские слишком уж старались?
– Просто преувеличили немного, – пожала плечами Ирина.
Гортензия Андреевна взглянула на нее строго, как на отличницу, внезапно посадившую огромную кляксу в пропись:
– Преувеличили немного что?
– Что?
– Что именно они преувеличили? Любовь, ненависть, что? Если Вика не преследовала Смульских, что заставило Бориса Витальевича сорваться к ней и затеять скандал прямо во дворе?
– Если мы доверяем показаниям соседа… Мы же доверяем?
Гортензия Андреевна многозначительно нахмурилась и заметила, что в этом фарсе она доверяет только собственным глазам.
– В общем, сосед показал, что Ткачева первая начала кричать.
– А еще он какие-то мужские голоса слышал.
– И что это значит?
– Ира, откуда я знаю? Пока я вижу только одно – дело слеплено из воздуха, а сказки про то, как двадцатилетняя сирота затерроризировала номенклатурную семью, это собачий бред.
– Но тем не менее Смульский поехал к девушке.
– Вот и надо понять зачем. Что их связывало? Будь она беременна от него – ноль вопросов, но ведь нет! – Гортензия Андреевна резко встала. – Если у них был просто легкий флирт, то нечего Борису Витальевичу было делать у нее во дворе, а если Вика мучила его семью, то почему этого не доказали? Элементарно же, всех парней из окружения Ткачевой за шкирбон и на опознание. Три секунды дел!
– Смульская утверждает, что от страха не запомнила лица нападавших.
– А попробовать? Ради галочки хотя бы? А сводка звонков из АТС вообще есть в деле?
– Вика могла звонить из автомата.
– Хорошо. Где звонки из автомата? Где хоть какие-то материальные подтверждения россказней Смульской?
Ирина только руками развела. Отвечать было нечего.
– Вчера у меня создалось почти стопроцентное убеждение, что настоящий преступник именно мадам Смульская, – сказала Гортензия Андреевна, поправляя перед зеркалом свою монументальную прическу.
– В смысле? – Ирина аж на стуле подскочила от изумления.
– Очень просто, Ирочка, – учительница не спеша достала из сумки патрончик помады естественного оттенка, аккуратно подкрасила губы и собрала их бутончиком, – Борис Витальевич, предположила я, полюбил юную Вику до такой степени, что решил уйти из семьи. Сейчас ведь перестройка, новое мышление, и развод больше не означает конец карьеры. Объявил жене о своем решении, а дальше цепь трагических совпадений. Ведь не доказано, что оскорбительные слова, которые слышал бдительный сосед, выкрикивала именно Вика в адрес Смульского? Подобные выражения вполне уместны и в устах обманутой супруги, которая набрасывается на разлучницу с целью оттаскать за волосы, но не рассчитывает сил. А дальше неверный, но благородный муж берет вину на себя, а верная супруга сочиняет ему очень хороший мотив.
– Звучит, конечно, фантастично, но в принципе возможно.