Вечный сон

Капитан Грегори из розыска пропавших без вести лениво выглянул из окна своего кабинета и посмотрел на зарешеченные окна верхнего этажа белого, вымытого дождем здания Городского полицейского управления. Затем тяжело повернулся в своем вращающемся кресле, примял табак потрескавшимся от ожогов большим пальцем и тупо уставился на меня:

— Ну что, опять влип в историю?

— А вы в курсе?

— А ты что ж, думаешь, я зря здесь целыми днями стул просиживаю? Канино, конечно, пристрелить стоило, я ничего не говорю, но не думаю, чтобы ребята из уголовной полиции погладили тебя за это по головке.

— Просто мне обидно стало, — сказал я. — Все кругом убивают, а я что, хуже?

Капитан вяло улыбнулся:

— Откуда ты узнал, что девица, которую сторожил Канино, — жена Эдди Марса?

Я все ему подробно рассказал. Он внимательно слушал и зевал, прикрывая золотые зубы ладонью величиной с поднос.

— Ты, наверно, считаешь, что я обязан был найти ее, — сказал он, когда я кончил.

— Этот вывод напрашивается сам собой.

— Что ж, может, я и знал, где она прячется, — сказал Грегори. — Знал и играл с ними в кошки-мышки. Пусть, мол, считают, что это сойдет им с рук. Не так ведь глупо, а? И еще, ты ведь, наверно, думаешь, что я смотрел на все это сквозь пальцы по каким-то своим, сугубо, так сказать, меркантильным соображениям, да? — И он красноречиво потер большим пальцем об указательный и средний.

— Нет, — ответил я, — ничего такого я не думал. Даже когда оказалось, что Эдди почему-то в курсе нашей с вами беседы.

Грегори поднял брови с таким видом, будто это давалось ему с большим трудом, — старый трюк, к которому он в последнее время, как видно, прибегал довольно редко. Лоб капитана покрылся морщинами, а когда разгладился, на нем появилось множество белых линий, которые постепенно стали краснеть.

— Пойми, я — полицейский, — сказал наконец он. — Самый обыкновенный полицейский. В меру честный. Честность ведь нынче у нас не в почете. Будь я жулик, я бы тебя сегодня к себе не вызвал. Уж можешь мне поверить. Как всякий полицейский, я люблю, когда торжествует закон. Я бы очень обрадовался, если б разодетые хлыщи вроде Эдди Марса ломали ухоженные ногти в Фолсомских каменоломнях рядом со своими подручными, громилами из трущоб, которых загребли по первому же делу и которые с тех пор больше времени проводят за решеткой, чем на воле. Мне бы очень хотелось на всех на них полюбоваться, но мы ведь с тобой не первый день на свете живем и понимаем — мечты все это. Такого, чтоб преступников сажали по справедливости, не бывает. Ни в нашем городе, ни в любом другом, будь он хоть вдвое меньше. А все потому, что в нашей с тобой огромной и распрекрасной Америке таких порядков нет.

Я промолчал, а Грегори, дернув головой, выпустил дым в потолок, посмотрел на свою трубку и продолжал:

— Только не подумай, что я подозреваю Эдди Марса в убийстве Ригана. Едва ли у него могли быть основания для убийства, а даже если и были, он, по-моему, не стал бы его убивать. Я просто решил, что Эдди, может быть, что-то знает и рано или поздно вся история выплывет на поверхность. Прятать жену в Реалито было, конечно, с его стороны наивно, но это та наивность, которой порой грешат даже самые матерые проходимцы. Сегодня ночью я вызывал Марса к себе после того, как он дал показания окружному прокурору. Он во всем признался. Сказал, что Канино он использовал только в качестве надежного телохранителя, а про его темные делишки знать ничего не знает. С Гарри Джонсом Марс был не знаком, с Джо Броди — тоже. Гейгера он, естественно, знал, но уверяет, что понятия не имел про его подпольный бизнес. Все это, впрочем, ты уже слышал.

— Да.

— Ты хорошо сделал, что сразу же заявил в полицию, приятель. Мы ведь все равно храним все неопознанные пули. В один прекрасный день ты бы снова воспользовался этим кольтом — и попался.

— Да, я все сделал хорошо, — сказал я, загадочно улыбаясь.

Грегори выбил табак из трубки и задумчиво уставился на нее.

— Что случилось с девицей? — спросил он, не подымая глаз.

— Не знаю. Ее почему-то не задержали. Мы с ней дали показания. Три раза говорили одно и то же: сначала Уайлду, потом шерифу, а потом — мальчикам из уголовной полиции. После этого ее отпустили, и больше я ее не видел. И вряд ли увижу снова.

— Хорошая, говорят, девчонка. Без фокусов.

— Да, неплохая.

Капитан Грегори вздохнул и взъерошил свои мышиного цвета волосы.

— И последнее, — почти ласково сказал он. — Парень ты, по всему видно, не промах, только очень уж боевой. Если действительно хочешь помочь Стернвудам — оставь эту семейку в покое.

— Думаю, вы правы, капитан.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно, — ответил я. — Всю ночь меня таскали по кабинетам и выбивали из меня показания. Перед этим я промок до нитки, а еще раньше был избит до потери пульса. Так что чувствую я себя просто великолепно.

— Но ведь ты же сам виноват, а?

— Сам. — Я встал, улыбнулся ему на прощанье и двинулся к выходу. Когда я подошел к дверям, он вдруг откашлялся и, повысив голос, сказал:

— Я что-то не понял, ты все еще надеешься найти Ригана?