Вечный всадник

— Что с вами, Никишин?! — первой придя в себя, сказала самая опытная и выдержанная сотрудница. — Вы представляете, что теперь могут сказать о вас?!

— Что?! — не дрогнув, выпалил Никишин. — Мне наплевать на то, что обо мне кто-то что-то скажет! Я честный человек!

— Я не спорю, — сказала сотрудница, — но о ваших словах может узнать начальство! Представляете, что с вами тогда будет?

— Я — черкес! Я ничего не боюсь! — гордо вымолвил Никишин, задрав подбородок и выпятив грудь.

После этого сослуживцы один за другим повыскакивали из комнаты, чтобы поскорее и подетальнее обсудить происшедшее. Ими высказывались мнения, что, возможно, у Никишина мать черкешенка и, наконец, в нем пробудилась генетически закодированная смелость, а более вероятно, что он получил по материнской линии большое наследство — сад, или стадо овец, или даже то и другое — и поэтому ему теперь не страшны никто и ничто.

Узнав о случившемся, начальник отдела внимательно просмотрел личное дело Никишина и затем вызвал его к себе в кабинет.

— Мы вас послали отдыхать на юг! Мы! — грозно вымолвил начальник. — И, кстати, по соцстраховской путевке. Послали отдыхать, а не для того чтобы вы потом изображали черт знает что!

— Во-первых, не вы, а местный комитет! — сверкнул глазами Никишин. — Я заслужил отдых! И я ничего не изображаю!

— Вы черкес?! — ухмыльнулся начальник. — А что в личном деле написано вашей же рукой? Может, вы еще потомок Чингисхана? Или Рокфеллер?

— Я не Рокфеллер, — снизил тон Никишин, вспомнив о долгах. — Но я говорю правду в интересах дела! Я прав!

— Да, вы правы, — нахмурил брови начальник, — но скоро начнется реорганизация отдела и тогда могу оказаться прав я! Вы меня понимаете?!

Никишин хотел сказать, что все равно истина на его стороне и он победит. Пусть не сразу, пройдя мытарства, но победит, в крайнем случае завербуется на Север, не пропадет, он вольный как птица, но тут он вспомнил о больной матери, не выходящей из дома, о сестренке, которой надо нанимать преподавателей для поступления в институт, и еще о том — полетит ли на Север его голубка?

Никишин вдруг ощутил, что у него опускается подбородок и снова становится впалою грудь. Собрав силы, он поднял голову, но вместо плывущих облаков и парящего в небе орла увидел серый потолок и пыльную люстру. Стало трудно дышать. Как задыхающаяся без воды рыба, Никишин судорожно глотнул воздух, но он был далек от горного и не принес бодрости.

— Вот так-то лучше! — сказал начальник, глядя на поникшую фигуру подчиненного. — Теперь вы похожи на самого себя. Идите и работайте!

Растерянный Никишин поплелся в свою комнату, думая о том, как он будет теперь смотреть в глаза других черкесов, полюбит ли его такого Лена, и еще о долгах, повисших на нем, как тяжелые вериги. Оставалось покориться судьбе, но вдруг Никишин услышал, что забилось его сердце — сильно, настойчиво, бьется и говорит: «Не спеши, рассчитайся с долгами, накопи силы, наберись духа и посражайся за правду! Хотя бы раз в жизни! Пусть не равны силы, пусть ты проиграешь, но ты должен дать бой! Черкес ты или нет?! А мама, сестренка и Лена поймут тебя. Даже станут гордиться тобой. Вот увидишь!» Сердце стучало так громко, что Никишину показалось, будто его слышат окружающие, по крайней мере самая опытная сотрудница в отделе посмотрела на него и, вскинув брови, испуганно проговорила:

— Никишин, сходите в нашу столовую. Там сегодня на второе есть люля-кебаб!

— Спасибо, дорогая! — с акцентом поблагодарил Никишин. — Да спасет тебя бог от снежной лавины и злого навета!

Вечером он написал Лене, что в связи с резко изменившимися обстоятельствами они вряд ли смогут скоро увидеться, но их встречи он не забудет никогда, потому что это были лучшие дни в его жизни. «Не забывай меня, жди! — закончил он письмо. — Твой черкес Никишин».

ВАРЬКА И БОРОДУЛЯ