Вечный Жид

Гримм. Я мог бы сказать, что пепел, но, очевидно, это также не соответствует истине.

Лодовико. А вы знаете истину?

Гримм. А вы?

Лодовико. Я? Разумеется, знаю; или, точнее, догадываюсь о ней; хотя, если честно, мне трудно сказать об этом что-либо определенное; впрочем, вы, кажется, уклоняетесь от ответа.

Гримм. Вам хочется, чтобы я вам ответил?

Лодовико. Не знаю, точно сказать не могу, но что-то мне хочется определенно.

Гримм. Быть может, вам хочется покончить с собой?

Лодовико. Покончить с собой? Помилуйте, что за вздор, вокруг так много расстрельных команд! Нет, скорее всего, мне бы хотелось что-либо изменить в своем прошлом, вновь задеть какую-то полузабытую струну, и перестроить ее на новый лад, чтобы она не фальшивила целую вечность и не мешала мне спать по ночам.

Гримм. Вам хотелось бы перенастроить струну из прошлого? А какую, если не секрет, не расскажете мне?

Лодовико. Только если в ответ вы расскажете мне о своей.

Гримм. Идет, по рукам! Как это говорилось некогда: баш на баш! Вы поплачетесь папе в жилетку, а папа поплачется в мамин фартук, и высморкается, вдобавок, в ее давно немытый носовой платок. Хорошо, договорились, вы рассказывайте о своей фальшивой струне, не дающей вам спать по ночам, а я после всего расскажу о своей.

Лодовико. Заметано, люблю честных людей. Только уж, смотрите, не отпирайтесь потом, и расскажите все, как есть, без утайки, и без ссылки на объективные обстоятельства!

Гримм. Хорошо, хорошо, итак, что там с вами произошло?

Лодовико. Не знаю даже, как и начать. Стыдно довольно выворачивать нараспашку свою душу первому встречному, тем более ведь и сам до конца не знаешь, что там у тебя припасено: не то Божий храм, не то виселица с последними грешниками! Впрочем, вокруг ведь один пепел, и вряд ли кто другой услышит меня, кроме вас.

Гримм. Это уж точно, валяйте, рассказывайте, не обращайте внимания на старого висельника!

Лодовико. Тогда я пожалуй начну. Это ничего, если я предстану перед вами как не совсем порядочный человек?

Гримм (восклицая с жаром). Помилуйте, я сам вам такого порасскажу, что у вас уши завянут!

Лодовико. Ну тогда ладно, в прорубь, так в прорубь, как некогда говаривали некие люди. Скажите, как вы относитесь к маленьким девочкам?

Гримм. Последнее время я их что-то не замечаю. А вы, как вы к ним относитесь?

Лодовико. К маленьким девочкам?

Гримм. Да, к совсем маленьким, не больше двух или трех лет, а быть может, и меньше, к очаровательным таким и невинным созданиям, которые не ждут от вас ничего, кроме хорошего?

Лодовико. Как я к ним отношусь?

Гримм. Да, как вы к нам относитесь?

Лодовико. Гм, гм, дайте подумать! (Морщит лоб, подпирает рукой щеку.) Ага, нашел.

Гримм. Что нашли?

Лодовико. Да так, ничего особенного. Впрочем, можно мне вам не отвечать?

Гримм. Это почему же?

Лодовико. Да потому, что сейчас ваша очередь рассказывать, а не моя!

Гримм. Вы не хотите рассказывать про маленьких девочек?

Лодовико. Про совсем маленьких?

Гримм. Да, про совсем маленьких!

Лодовико. Не больше, чем два, или три года от роду?

Гримм. Не больше, чем два, или три года от роду!

Лодовико. Нет, не хочу; принципиально не хочу говорить о таких маленьких девочках! О каких угодно согласен говорить бесконечно, о шестнадцатилетних, к примеру, или даже о тринадцатилетних; готов, если хотите, даже раскошелиться на двенадцати– и одиннадцатилетних, но о полуторагодовалых не буду говорить ни за что!

Гримм. Так ей было полтора года?

Лодовико. Кому?

Гримм (рявкает). Девочке, черт побери, кому же еще!

Лодовико (обиженно). Не кричите на меня, а не то я вообще ничего не скажу!

Гримм. Помилуйте, я не кричу, я только хочу докопаться до истины.

Лодовико (все еще обиженно). Истина, знаете ли, бывает разная, и если так кричать на людей…

Гримм. Хорошо, хорошо, беру свои слова назад. Так что там с вашей девочкой?

Лодовико. С маленькой такой очаровашкой, не больше полутора лет, одетой в белый комбинезончик, и с прелестным бантиком на голове?

Гримм. С ней самой. Вы что же, сожрали ее живьем?

Лодовико (он опять обиделся). Помилуйте, я не питаюсь детьми! Я всего лишь нескромно дотронулся до нее!

Гримм. Нескромно дотронулись до нее?

Лодовико. Да, нескромно дотронулся, а она в ответ улыбнулась так мило, что у меня мороз по коже пошел. Лучше бы я действительно сожрал ее живьем, без соли, и без приготовления на огне, потому что в этом злодейства меньше, чем в том, что я совершил!

Гримм. Вы считаете, что живьем сожрать было лучше?