— Не дает, партайгеноссе Вечный Жид. Я недавно открыл сие понятие для себя и не могу успокоиться. Ведь признание факта существования морального зла разрушает мою этическую концепцию, которой руководствовался в жизни. Добро — нравственное начало, и я его по этой причине приемлю. Зло — выведено за этические скобки, оно вне морали и, следовательно, вне человеческого закона. Поэтому: всякое зло — к ногтю!
— А как же диалектика, по которой зло и добро сосуществуют? Вы как-то говорили, что даже законы Природы диалектичны… Не так ли, Папа Стив?
— Верно. И сейчас в этом убежден. Но законам Природы человек может противопоставить только п р а в и л а, а не произвол.
— Совершенно согласен с вами, Станислав Семенович, — согласился Фарст Кибел. — У произвола не существует никакой внутренней закономерности, которая бы позволила детям Божьим, полагаясь на нее, элементарно в ы ж и т ь в этом греховном мире. Хаос в нравственных отношениях, в том числе и в отношениях потомков Адама и Евы привел бы к вырождению рода человеческого.
— С той же необратимостью, — подхватил Станислав Гагарин, — с какой протекают э н т р о п и й н ы е процессы, когда любая энергия становится тепловой, а эта последняя неотвратимо превращается в н и ч т о. Проимскуитет, с в а л ь н ы й грех разрушает общественную ранговую систему, а без подобной системы общество утрачивает динамический потенциал и распадается, увы…
— Абсолютно не могу противоречить вам, и не станут противоречить те, с кем Станиславу Гагарину придется увидеться еще. Это порядочные люди, они помогут вам в тех испытаниях, которые еще предстоят.
— Разве недостаточно трех часовых, которых я с н я л в Подмосковье? — недовольным голосом, — а роман «Вечный Жид» когда писать? — проворчал Станислав Гагарин.
— Так вы и пишете роман о том, что довелось и доведется испытать, — усмехнулся Агасфер. — И материал черпаете в наших с вами заварушках… Не так ли?
— Так, — согласился писатель. — И заварушки эти…
— Увы, не прекратились. Новая беда нависла над Россией. Но, может быть, двинем на кухню и соорудим крепкого чаю?
— Соорудим, — кивнул Станислав Гагарин. — Только подальше от плагиата, товарищ. С о о р у д и м — не для вас характерное слово.
— Ваше, ваше любимое выражение! — Вечный Жид поднял руки. — Но если мне нравится оно, могу я пользоваться им?
— Валяйте, — махнул рукою сочинитель. — Чаю так чаю… Заварки пока хватает.
Когда хозяин, опередив в холле гостя, задержавшегося у витрины, где красовалась огромная бабочка, привезенная писателем из Малайзии, заглянул в собственную кухню, то увидел в ней сидевшего на гостевом месте — ящике с картошкой — Эльхана Байрамова.
— Привет, Алик, — сказал Станислав Гагарин, нимало не удивляясь тому, что Эльхан очутился здесь, в его доме. — Ты куда исчез в прошлый раз?
— Здравствуйте, Станислав Семенович, — приветствовал гость хозяина, и тот увидел, что на кухне у него вовсе не Алик, а незнакомец с цветочного базара, который у б е д и л южного торговца отдать писателю гвоздики для Валерия Воротникова.
— Извините, — продолжал незваный гость, который, как говорит современный вариант древней пословицы, лучше татарина, — извините за вторжение, но обличье Эльхана принимаю для окружающих, посторонних. Для вас я, Станислав Семенович…
— Понятно, — сообразительно покивал хозяин, — для меня вы — Магомет.
— Вот именно, — сказал пророк.